Внеклассное чтение

«Племянница милая, – сказала Вера Павловна тоном просто Вестминстерским, – если ты не хочешь в старости быть забытой аристократической дурой, смешной вешалкой для чужих манто, тебе следует научиться приготовлять хотя бы «оливье». Не пугайся – это не сложно.

Зато в глазах мужчин ты приобретешь «ценность», что-то, вроде, ума – мужчины легко уступают соперникам девочек-куколок, за тех же дам, у которых, милая моя (тут Вера Павловна отвлеклась на секундочку, поправляя карандашом губы), довольно дикими, по-моему, мужскими правилами признано присутствие ума, идет битва непрерывная.

Это очень приятно, поверь мне, и это стоит трудов. Небольших».

Вера Павловна была для Даши тем строгим взрослым, который «всю жизнь» ее наказывал, «мучил», гонял и не любил, но который и был поэтому единственным авторитетом – все остальные казались добрыми плюшевыми игрушками, ласковым серпантином с веселой новогодней елки, поэтому, перепугав ранним утром повара Сергей Сергеевича, только-только пригубившего законный утренний кофе, и горничную Наденьку Петровну, зевавшую, как львица, тут же, Даша в шортах и футболке (ну, не по кухонному же!) скатилась по винтовой лестнице на кафельную кухню, потребовала нож, отварной картофель, зеленый горошек (дальше все знают), и занялась тем благородным творчеством, где произведения исчезают насовсем еще быстрее, чем в литературе.

«Оливье» не «оливье», но какой-то салат все ж таки получился (повар, Сергей Сергеевич чуть «добавил красок», чуть-чуть, как Айвазовский), и Вера Павловна, заехав на минутку к обеду, очень его оценила.

– Ты становишься взрослой, – отметила она, разворачивая в Дашиной комнате привезенные любимой племяннице подарки, – может, пойдешь умом и выдержкой не в отца, а в меня. Ну, целуй же меня и смотри: вот.

Она дарила племяннице всегда все очень простое и нужное, то, что другим дарителям показалось бы смешным и совсем не праздничным: лифчики, ночные сорочки, трусы и колготки, и много еще чего из девичьего списка. Но именно ее подарки потом и были необходимы, да и попадались под руку целыми месяцами, и напоминали о ней, тогда как радио-игрушки, «золотые» карты, и дорогой парфюм складывались в ящички, и задвигались в темень шкафчиков навечно.

Спустя полчаса после уезда Веры Павловны, никогда не досиживающей до десерта с шампанским и фейерверком, к Даше заехала подруга Мика (ее полное имя сказать затруднительно, что-то импортное), та самая, тающая от мгновенной страсти блондинка, что в стареньких «вестернах» всегда играет роль «мечты ковбоя» (известно, что ковбои предпочитают страсть мгновенную), а в этой истории, наоборот, сыгравшая роль зловещую и даже роковую. Вот эта роль – от слова до слова.

– Даша, сейчас я тебе кое-что покажу, а ты ничего не говори, ладно? А потом скажешь, как тебе, но сперва попробуешь, обещаешь?

– Что это? А, опять игра! Сколько можно! Мика, ты – ребенок!

К этому дню Даша уже год как оставила все подростковые игры и увлечения – она ждала, она звала всеми чувствами своими, всей душой своей – жизнь. Саму Жизнь, как она есть.

– Это прикольно.

– Учи уже, учительница.

– Придумай код, введи, теперь жди. Вот, началось!

На мгновение голова у Даши закружилась, в ее глазах комната с цветами и Микой поплыла, свернулась в спираль, и Даша вдруг увидела улицу незнакомого города, «идущую» на нее: увидела строгих, всех в проблемах людей, тупо ползущие машины, странные, не радующие глаз, дома и корявые, измученные деревья, и «свои» ноги, идущие по тротуару – только вот ноги-то были не ее. Не ее была и кошмарного покроя коричневая, грязная юбка, и толстое отражение в зеркальных витринах, шедшее параллельно, тоже было не ее. И стареющее лицо – лицо тоже!

От охватившего ее ужаса Даша уже почти закричала: «А..!» И тут все вернулось: и ее комната, и столик с компьютером, и смеющаяся Мика.

– И что? Шок и кайф?

– Это гипноз?

– А вот и нет. Это виртуальная «гляделка»-сенсор. (Мика произнесла «сенсор» с ударением на

«о», как «сеньор».)

– А эта женщина?

– Это и есть сенсор. Ты просто видишь то же самое, что и она.

Даша легла поперек кресла (это была ее любимая поза: глаза в потолок, ноги на спинке кресла тоже в потолок), минуту размышляла и сказала:

– Это не хорошо – подглядывать за другими людьми.

Мика фыркнула.

– Никто и не подглядывает. Ты просто смотришь из той же точки пространства – пространство-то пока общее. Или нет?

И потом, мало ли что этой женщине померещится, что она «увидит» – ты к ней в голову не лезешь, ты просто гуляешь рядом и смотришь.

– А ты много уже насмотрелась?

– Нет, не очень. Я только два раза была невестами на свадьбах, дешевеньких и очень пьяных, и один раз стюардессой. Да ты посмотри цену минуты – ничего себе, да?

Цена минуты, как говорят, «зашкаливала».

– Но как это возможно?

«Это возможно» было нащупано давным-давно посреди полу-шуточного разговора, проходившего в стенах кафедры теоретической физики (тогда еще «подкармливаемой») старейшего университета страны.