Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

Как бы ни колебалась душа пишущего, приступая к трудным делам, которые зрелым решением, моральной тяжестью, величайшей настойчивостью совершались, и если бессмысленная роскошь, или ложная доблесть, или позорные пристрастия проявятся в делах, во всех из них тому, кто пишет, надлежит разобраться. И в их поступках, которые он опишет, следует придать гласности, как деяния, так и умолчания, в зависимости от того, сколько способности ума будет дано, из-за чего добрые, быть может, к добродетели устремятся, дурные же достойным порицанием исправятся. Итак, это причина написания труда, что ни одной не запрещается религией и внимание привлечет, и отечеству пользу принесет, и доброе слово потомков приобретет. Ведь доступно нам только то, что прошло, то же, что произойдет в будущем, знать заранее не дано.

Побуждаемый положением дел, а также надеждой, я желал написать для общей пользы читателей, что должно было бы послужить для радости слушателей, ибо если что-нибудь то, что достойно, принесло бы пользу, во власти читателя открыто подражать этому. Что же касается продвижения моего дела, на которое я подвигнут Богом, чтобы спастись от тех, кто обременил тело многими пороками праздности, словно противником души моей, занятый этими трудами, я как бы обретаю силу.

Ибо, когда о государственных делах я приготовился говорить, то лишь для того, чтобы двух королей деяния изложить, а именно, императора Конрада, а также сына его, короля Генриха III, которого Генрихом Нитью Правосудия[298] именуют почти все благоразумные люди. Отца же его деяния, которые в мои времена произошли, в зависимости от того, сам я их видел или узнал из сообщений других, воспроизведу яркими красками для несведущих потомков. Деяния же славнейшего сына, как долго я не проживу, собирать не прекращу, потому что Божьей милостью он ныне царствует.

И если произошло так, что прежде короля в эту жизнь мне пришлось вступить, так, может быть, мне прежде придется уйти и, таким образом, мой труд незавершенным оставить, потому прошу того, кто после меня будет писать: да не постыдится на моем фундаменте свои стены воздвигать, не пренебрежет упавшее перо поднять, не позавидует моим начинаниям, если не желает, чтобы кто-нибудь позавидовал его собственным окончаниям. Если же кто начал, тот достиг середины[299]; да не будет этот труд попирать неблагодарной пятой тот, кто его начало подготовленным найдет.

Это предисловие к труду я излагал – теперь же я перейду к деяниям императора, но прежде немного расскажу о его избрании, чем оно было достойно. Чтобы с этого места [увеличилась] вероятность более достоверно написать, сначала я упомяну о том, какие епископы и остальные князья в то время были опорой королевства.

1. О собрании князей

В год от воплощения Господа 1024 император Генрих II[300], достойно устроивший дела империи, когда после долгого труда уже начал бы пожинать созревший плод мира, [обладая] полноценной властью, здравым умом, подвергся болезни тела, которая, усилившись в 3 день до июльских ид, из этой жизни унесла

[301]. Тело же его было доставлено из Саксонии, чтобы быть погребенным в месте, которое называется Бабенберг, где он сам благой ревностью и усердием основал епископство, наделенное всем церковным устройством[302]. Для его освящения он привлек апостолического господина Бенедикта[303]

, чьей властью для охраны места государственную привилегию утвердил договором.

После смерти императора, государство, потерявшее отца, словно опустев, на короткое время начало колебаться. Отчего луч шие [люди] опасались и беспокоились, худшие же желали, [чтобы] империя была принесена в жертву опасности. Однако Божественным проведе нием корабль церкви был доверен мужественным первосвятителям, и этим руководителям надлежало в это время управлять, чтобы привести отечество без ущерба в спокойную гавань. Ибо, когда император умер без сыновей, любой светский правитель, отличавшийся больше силой, чем умом, хотел стать первым или, вследствие какого-нибудь соглашения, вторым после первого. Из-за этого дела разногласие чуть ли не все королевство поразило, настолько, что и во многих местах убийства, пожары, гра бежи могли бы произойти, если то стремление известных мужей не послужило бы препятствием воспалению.

Императрица же Кунигунда, хотя мужской силой была обделена, но по совету своих братьев – Теодориха, епископа Мецского, и Гецило, герцога Баварского[304], – по мере сил государственным делам помогала и на восстановление власти помысел острого ума и тревожное размышление рассудка направляла. Обстоятельство требует того, чтобы я назвал имена некоторых главных первосвятителей и светских правителей, то гда имевших силу в королевстве, по советам которых имела обычай Франкия королей избирать, чтобы то, о чем я имею намерение далее сказать, не казалось произошедшим почти случайно, но была бы вера в то, что советом самых благоразумных мужей было решено привести в действие это полезное и честное, а также наилучшим образом сделанное дело.