Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

Тогда каждому то, что долго сокрытым в сердце держал,Было позволено, чтобы об этом открыто сказал,

И всякому стало радостно то, что теперь это время пришло.

Архиепископ Майнцский, чье мнение прежде других следовало выслушать, спрошенный народом о том, что ему было видно, от переполнявших сердце чувств громким голосом прославил и избрал старшего по возрасту Куно в качестве своего господина и короля, а также правителя и защитника отечества. Этому мнению прочие архиепископы и остальные святых порядков мужи последовали без колебаний. Младший Куно, недолго посовещавшись с лотарингами и быстро вернувшись, с большой благожелательностью также избрал его господином и королем; король же, взмахнув рукой, приказал посадить его рядом с собой.

После этого все люди из остальных провинций эти же слова об избрании постоянно повторяли; поднялся народный шум, все единодушно в выборе короля князьям согласие дали, все старшего Куно желали, настаивали на этом; все правители сами, нисколько не колеблясь, поставили его над собой и достойнейшим королевской власти признали, и потребовали, чтобы никоим образом его коронация отложена не была. Вышеупомянутая императрица Кунигунда королевские инсигнии, которые император Генрих оставил, охотно принесла и, насколько ее пол пользовался авторитетом, к принятию власти его побуждала.

Верю, что для этого избрания не было недостатка благосклонности небесных сил, когда среди равных по могуществу мужей, столь многочисленных герцогов и маркграфов, без зависти, без разногласий был избран тот, кто хотя происхождением и доблестью, также как и личными достоинствами был никого не ниже, все же относительно государственных дел, по сравнению с такими важными мужами, одинакового количества бенефициев и власти не имел. Однако архиепископ Кельнский и герцог Фридрих вместе с некоторыми другими жителями Лотарингии [стояли] за дело младшего Куно, что, как говорила молва, конечно же, было побуждением врага мира, дьявола, к тому, чтобы они ушли мятежниками. Все же они вскоре вернулись к милости короля, – кроме тех, кого всеобщая участь смерти прежде упредила, – чтобы то, что он сам предложил, с благодарностью принять. И архиепископ Пильгрим как бы в искупление прежней вины добивался от короля, чтобы он позволил ему в церкви Кельна короновать королеву, о которой в следующих [главах] я скажу, теперь же возвращаюсь к королю.

Поистине, он был избран по воле Бога, в которой он сам свидетельство того предопределил, что впоследствии король от людей получил. Был же он муж большого смирения, проницательный в суждении, искренний в речах, твердый в делах, мало алчный, всех королей превзошедший щедростью в дарах, о нравах которого я после более полно расскажу. Все же следует добавить, что никаким образом не могло случиться так, чтобы не сделался первейшим и величайшим тот, кто внутри имел силу величайших добродетелей. Ведь написано же: «Славе предшествует смирение»[343]

. По достоинству впереди славных [людей] этого мира шел тот, кому сопутствовала царица добродетелей. Тогда не было какой-либо силы на земле, способной тому противостоять, кого всемогущий Бог заранее наметил для того, чтобы всеми повелевать.

3. О короновании короля

По завершении выборов короля надлежало проследовать в Майнц, чтобы там святейшее помазание он принял, куда все торопились с величайшим возбуждением. Шли радостные, клирики напевали псалмы, пели миряне – каждый своим способом. Я еще не знал, где столько восхвалений Бог от людей бы принял в один день в одном месте. Если бы Карл Великий[344] со скипетром в руке вернулся к жизни, народ не был бы столь восторженным, не стал бы более радоваться возвращению того мужа, чем первому прибытию этого короля.