Внимающее око

— Конечно, девочка должна научиться читать по губам, и чем скорее, тем лучше, — отозвалась Полина. — Мне это было куда труднее, чем будет ей. Дети очень быстро учатся.

Они еще какое-то время обсуждали эту тему, прежде чем мистер Пеглер вернулся к джентльмену, который интересовался мисс Пейн.

— Я взял на себя смелость сообщить ему то, что рассказал мистер Морей — что вы ничего не слышите, но умеете читать по губам. А он как закричит: что, мол, вы имеете в виду, что если бы она находилась вон там… — и показывает на банкетку, где только что сидел, — то поняла бы, о чем мы с вами говорим, просто глядя на нас?" Забавно, говорю, что вы это сказали, сэр, потому что то же самое сказал мистер Морей — это художник, который написал картину — джентльмену, который ее купил. «Честное слово, — сказал он, — если бы она сидела вон там, — и указал на то же место, — а мы бы стояли здесь, то ей ничего бы не стоило понять каждое наше слово». Вы не поверите, мисс, как его все это заинтересовало!

Но мисс Пейн поверила. Выйдя из галереи, она направилась к автобусной остановке. Всю дорогу домой Полина думала, что делать дальше, и с каждой минутой все сильнее убеждалось, что в одиночку ей с этим не справиться.

В дверях дома мисс Пейн столкнулась с выходящими на улицу Дэвидом и Салли. Казалось, они пребывают в другом мире — приятном и безопасном, где молодые люди могут спокойно встречаться друг с другом и быть счастливыми. Самой ей никогда не приходилось бывать в этом мире, но она радовалась за Салли и Дэвида. Они тепло поздоровались с ней, и тут Полина положила ладонь на руку Дэвида Морея и обратилась к нему:

— Было очень любезно со стороны вашего родственника, Чарлза Морея, пригласить меня в гости.

— Да уж какая любезность! — усмехнулся молодой человек. — Просто им очень хотелось с вами познакомиться.

— Из-за вашей картины?

— Нет, из-за вас.

Полина покраснела от удовольствия. Но нет, нельзя расслабляться, нельзя их упустить.

— Меня очень заинтересовала одна женщина, которую я там повстречала, — торопливо продолжала она. — Надеюсь, миссис Морей не сочтет меня назойливой, если я позвоню ей и спрошу ее адрес. Кстати, не помните ли вы случайно номер их телефона?

— Сорок два — сорок два, а коммутатор тот же, что здесь. Хотите, я позвоню?

— Мне неудобно вас задерживать.

— Это не займет и минуты. Давайте вернемся В комнату Салли.

Маргарет Морей оказалась дома. В трубке послышался ее приятный голос.

— Мисс Пейн хочет с вами поговорить, — сказал Дэвид. — Она скажет, что ей нужно, а я повторю ей ваши ответы, чтобы она могла прочитать их по губам.

Полина взяла трубку.

— Не будете ли вы так любезны, миссис Морей, сообщить мне адрес вашей приятельницы мисс Мод Силвер?

Глава 4

Мисс Силвер читала письмо от своей племянницы Этель Бэркетт, жены управляющего банком в Мидленде[2]. Тема письма была не слишком приятной — глупое и легкомысленное поведение сестры Этель, Глэдис Робинсон, совершившей непростительную глупость — бросившей прекрасного мужа, который ей теперь наскучил.

«Ведь ни одна женщина в здравом уме не ожидает, что муж будет постоянно ее развлекать! — писала миссис Бэркетт. — Глэдис не сообщает, где она и чем занимается. Нам остается надеяться, что она хотя бы одна и не натворила ничего такого, чего Эндрю не смог бы простить. В конце концов, на какие средства она собирается существовать?»

И так далее в том же духе.

Отложив письмо Этель, мисс Силвер начала писать ответ четким и аккуратным учительским почерком.

Среди прочей мебели ее гостиной письменный стол выделялся своей невзрачностью — остальная мебель в комнате относилась к середине Викторианской эпохи[3] и не лишена была претензий на элегантность: стулья с завитушками на подлокотниках, ножками из желтого орехового дерева и широкими сиденьями, приспособленными для кринолинов, которые вновь вошли в моду при императрице Евгении[4]; портьеры и обивка переливчатого синего цвета, именуемого «павльиньим»; ковер того же оттенка с рисунком из цветочных венков. Со стен на них взирали репродукции шедевров той же эпохи: «Загнанный олень»[5], прекрасная монахиня — фрагмент полотна, изображающего Варфоломеевскую ночь[6] — и Надежда, склонившаяся с завязанными глазами над погруженным в сумрак миром.

Комната была вполне под стать ее хозяйке. Старомодная внешность мисс Силвер вызывала в памяти старинные семейные снимки, над которыми добродушно посмеивается молодежь, листая альбом зимними вечерами.

На любом из таких снимков в ней безошибочно узнали бы гувернантку. И это было бы правильно — она действительно посвятила этой профессии многие годы, ожидая, что в старости удалится на покой и будет жить на сбережения, накопленные из весьма скудного жалованья.