Внимание: неопитеки!

В библиотеке было очень уютно, как-то даже по-домашнему уютно: тишина, полумрак, настольная лампа под зеленым абажуром. И никого — только мы с ней вдвоем. Я уж не помню, как я ее поцеловал, и она мне ответила. После этого она убежала, а я остался и долго проводил в порядок свои мысли. Странно, мне уже тридцать лет, но до сих пор такие вещи производят на меня впечатление, как на гимназиста средних классов. Что же будет дальше?

22 сентября. Сегодня меня вызвал старик и предложил мне работать с ним вместо Чатраги. „Я вполне оценил ваши способности и ваше трудолюбие, — сказал он мне. — Я верю, что вы оправдаете мое доверие“. Черт побери, неужели я, наконец-то, начинаю восхождение? Когда я уходил, старик, подмигнув, задал все тот же вопрос: „Почему вы не женитесь, Жу-жу?“ И надо сказать, я впервые задумался над этим. Действительно, почему?

23 сентября. Пришел в свой новый кабинет. Ковры, стол, телефоны, диктофон, кресла. Неплохо жилось этому Чатраги! Что его заставило уйти? Завтра буду знакомиться со своей, только мне подчиненной группой. Это несколько лабораторий. В нынешнем моем положении плохо только одно — не буду каждый день, как раньше, видеть Гильду. Может, ее перетащить к себе? Да нет, пожалуй, старик не отпустит ее от себя. Впрочем, поживем — увидим.

28 сентября. Предчувствие меня не обманывало: старик и в самом деле скрывал от нас кое-что. Сегодня шеф взял меня вниз и тут я впервые увидел неопитеков, как он их называет. Это огромные, размером с гориллу, обезьяны с большими круглыми головами. Они сидят поодиночке и группами в комнатах с толстыми решетками вместо дверей. Моллини подвел меня к одной решетке, и я увидел косматое существо, которое сидело за столом и... что-то писало. Да-да, карандашом на бумаге! Я не поверил своим глазам. Моллини торжествовал. Существо было настолько увлечено своим делом, что не заметило нас.

— Что оно делает? — наконец, решился я спросить.

— Оно занято тем, ради чего я и вызвал их к жизни, — напыжившись ответил старикан. — Сейчас они делают расчеты по заказу генерального штаба. Расчеты эти касаются... Впрочем, это не важно. Пойдемте дальше.

Мы обошли весь этаж, и за каждой решетчатой дверью сидели эти живые машины, с бешенной скоростью покрывавшие бумагу рядами цифр. Сколько их было? Я не считал, но наверняка больше двух сотен. А ведь есть еще и другие этажи!

Прощаясь, Моллини сказал мне, что, само собой, о том, что я тут видел, не следует никому говорить. Я заверил, что, разумеется, я так себе это и представлял. Уходя, я снова услышал где-то вдалеке уже знакомый мне дикий хохот. Моллини сморщился, как от зубной боли, и торопливо удалился. Что бы это значило?

8 октября. Случилось то, что, видимо, и должно было случиться. Вчера, поздно вечером, зашел к Гильде, буквально шатаясь от усталости (Чатраги не зря получал свои деньги, работа, оказывается, у него была адская). Я не видел Гильду три дня перед этим и страшно соскучился.

Мы долго сидели с ней, говорили о чем-то, что нам казалось очень важным, целовались. Она сказала, что тоже скучала, не видя меня. Потом как-то так получилось, что я остался у нее на всю ночь.

Боже, как я мог до этого жить без нее! Я не знаток женщин, но, по моему, Гильда могла бы приворожить даже гипсовую статую, если бы обняла ее хоть один раз. Я же недаром говорил, что в ней есть что-то испанское. Кармен! Нет, я должен на ней жениться!

10 ноября. Кроме Гильды ни о чем писать не могу. Она заполняет все мои мысли. „Почему вы не женитесь. Жу-жу?“ Жу-жу скоро женится, черт побери! Слышите, уважаемый шеф? Же-ни-тся! Наверно, у меня все написано на физиономии. Утром старикан сказал мне: „Что с вами, Георг? Уж не заболели ли вы?“ Да, я болен прекраснейшей в мире болезнью: я влюблен по уши!