Я рассмеялась и взяла кусочек любимого соленого сыра. Мои друзья в последнее время действительно так называли меня. Мне льстило, конечно. Но не потому, что Опра – одна из самых богатых и знаменитых женщин мира, а потому, что она умеет слушать. А люди же больше говорят. Ходят мимо друг друга и говорят, говорят без умолку (и часто без толку). И каждый хочет, чтобы его услышали, но как – если все только говорят? А потом мы стареем и наконец-то замолкаем. Но слушать оказывается некого – люди, они же смертные.
Впрочем, от гонораров Опры я бы тоже не отказалась.
– Да, Яна, мне бы очень хотелось, чтобы после этого всем становилось лучше. Ну, или хотя бы тому, кто рассказывает историю. Вот тебе лично станет легче?
– Проверим.
Дождь усилился. Наш столик находился так близко к большому окну ресторана, что порой я забывалась и ощущала себя на улице. К реальности возвращал запах еды, которую с удовольствием поглощали гости заведения. Я улыбнулась: осень – идеальное время для неожиданных знакомств.
– Яна, давай начнем.
– Давай. Наверное, стоит сразу сказать все, как есть, а не ходить вокруг да около. Я – содержанка. Та самая женщина, с которой проводят свои ночи женатые мужчины. Они приходят, немного беседуют со мной, ужинают и выпивают, а потом я приглашаю их в свою постель. И еще кое-что: они полностью меня содержат. Другого источника дохода у меня нет.
– Ты встречаешься только с женатыми мужчинами?
– В основном да.
– Почему?
– Потому что они умеют по-настоящему ценить время, проведенное со мной, ведь иногда на все у нас есть только пара часов. Холостяки в этом плане страшно избалованы, их нужно завоевывать. Ну, знаешь, прыгать над ними с погремушкой в руках и надеяться, что им захочется поиграть с тобой. С женатыми все иначе. Да и в сексе они, как правило, с большим азартом соглашаются на эксперименты: однообразие семейной жизни толкает их на риск, – Яна говорила быстро и четко, как будто заранее знала, что я буду спрашивать ее именно об этом. – А еще они более щедрые. Семья учит их делиться. Особенно хорошо, если у него есть дети: они делают мужчину сентиментальным, и он легко может увезти свою любовницу в Париж только ради того, чтобы выпить с ней шампанского в дорогом отеле, из окна которого видна освещенная десятками фонарей Эйфелева башня или открывается роскошный вид на Монмартр. Когда-то здесь вспыхнула страсть знаменитого художника Модильяни,[10]
а теперь и этот мужчина соблазняет свою любовницу. Что может быть пафоснее и сексапильнее?– Модильяни? А кто ты по образованию?
– Придется признаться. Искусствовед. Так что, в принципе, работаю по специальности: изучаю романтизм в современном обществе.
Яна иронично хохотнула.
Я почувствовала азарт. Так бывает, когда у тебя вызывает интерес незнакомый человек. Неосознанное такое внимание, скорее всего, оттого, что происходящее не вписывается в общепринятые рамки.
Умением жить за чужой счет гордиться не очень принято, а тем более со вкусом рассказывать об этом на диктофон журналисту. Такая странная форма эксгибиционизма: смотрите, у меня есть то, что вам не понравится!
На этом держится практически вся журналистика и (в основном коммерческое) искусство. Смотреть на то, что вызывает недоумение, близкое к осуждению. Смотреть, а потом рассказывать об этом другим. Чтобы с каждым пересказом внутри теплилось ощущение собственного превосходства на фоне этого безобразия. Отдельная удача, если этот эксгибиционист начинает запутывать следы. Содержанка – понятно, плохо, почти унизительно
, в наше-то практически побежденное феминистками время. Содержанка с образованием искусствоведа – уже дерзко и уже вызывает вопросы.– А сейчас у тебя есть мужчина?
– Да. У него жена, двое детей и отличное чувство юмора. Мы с ним замечательно проводим время.
– Какая ты интересная. И надо же: содержанка-искусствовед. Я думала, что они все умерли еще в Венеции, несколько столетий назад. А ты вот – осталась жива. С одной стороны, я тебя понимаю: женатые мужчины часто очень привлекательные, потому что если кто-то согласился стать его женой, значит, что-то же в нем есть? Но, с другой стороны, с чистоплотной, – он сначала в ней, а потом – в тебе. Ну, или наоборот. Не смущает?