Во что бы то ни стало

— Тебе романсик? Или хорик? — тотчас вцепилась Дина.

— Можно и романсик. Про луну, например.

— Мещанство! — фыркнула Динка.

— Много ты понимаешь, что такое мещанство! — Когда Васька сердился, он сразу начинал плеваться.

— Мещанство есть трясина и узкий процесс определенного слоя общества, — невозмутимо отчеканила Дина.

— Вызубрила!

— Почти по Марксу и Энгельсу, можешь проверить.

Лена не вступала в их вечные стычки. Искоса, незаметно следила за Алешкой. Фонарь освещал сбоку его худое мальчишеское лицо, пушок над верхней губой, скулу, и Лена впервые увидела, что ресницы у него длинные, загнутые, как у девочки, и светятся, будто по ним мазнули чем-то блестящим. Лена опустила глаза: почувствовала — Алешка тоже быстро взглянул на нее.

Пока они шли к реке, произошло два события.

Первое. Васька с Диной, как всегда споря о высоких материях, уже дошли до памятника Гоголю и вдруг, точно сговорившись, пропали за темными липами бульвара. Лене пришлось идти рядом с Алешкой. Он молчал как убитый. Когда же отмахали полбульвара, сказал непонятно кому, но, вероятно, все же Лене:

— Мне с тобой поговорить надо, знаешь.

— Говори! — удивилась она. Захолонуло сердце, пришлось вцепиться ногтями в ладонь.

— В общем, ты, конечно, знаешь Ваську… — Алешка подозрительно закашлял и отвернулся совсем.

— Федосеева? — еще больше удивилась Лена.

— В общем, он поручил мне передать тебе… В общем, Васька мне друг.

Лене стало ужасно смешно.

— Что это ты «в общем» да «в общем»? — радостно спросила она.

Алешка потупился, и минут пять они шагали молча. Сзади, еще далеко, послышались громкие голоса Дины и Васьки.

— Он поручил мне сказать тебе, — решительно выпалил Алешка, поворачиваясь к Лене, но глядя ей не в глаза, а куда-то на лоб, — те стихи в тумбочке, и в парте, и вообще… писал тебе он. Да.

— Он? — разочарованно протянула Лена. И, помолчав, прибавила, как виноватая: — А на яблоне… тоже он?

— И на яблоне.

— Там же было совершенно ничего не понять!

— Не понять? Ну и пусть. Только ты должна дать мне слово, в общем, обещать, что про это никогда и никому…

— Никогда. И никому. — Лена, даже если бы захотела, не могла отвести глаз от Алешкиного лица, такое оно было упрямое и нежное.

— А если тебя когда-нибудь кто-нибудь в жизни обидит, ты мне только дай знать, поняла?

Последние слова Алешка проговорил так быстро и горячо, что Лена, по детской нелепой привычке, приоткрыла рот. Правда, сразу догадалась, закрыла и пошла вперед торопливо, склонив набок голову, с самым подобающим видом. Как-никак это было хоть и косвенное, но объяснение в любви!

Теперь, сидя на набережной рядом с Диной, Лена исподтишка разглядывала Алешку, в двадцатый раз спрашивая себя, не наврал ли он там, на бульваре, и если наврал, то зачем. А потом быстро взглядывала на Ваську, громоздкого, с вылезавшими из рукавов руками и заросшим щетиной лицом. Если стишки писал правда он, — значит, настоящий артист, ни разочка даже не взглянул на нее!

Второе событие касалось Дины.

Они уже пересекали площадь перед сквером. Проворный мальчишка-газетчик, с холщовой сумкой через плечо, пронесся мимо, крича:

— А вот кому «Вечерочка»! Последние новости, рабочий Берлин на демонстрации!.. — И вдруг, обернувшись, скорчив рожу, завопил: — Тили-тили-теста, жених и невеста!.. — показывая пальцем на Дину с Алешкой, шедших впереди.

Дина побагровела. Пустилась вслед за мальчишкой, как дикая кошка. Тот увернулся, исчез среди прохожих. Алешка с Васей насилу догнали Дину. Она пошла уже рядом с Васей, а на Алешку смотрела, как на врага. Когда же спустились к Москве-реке и Васька ни к селу ни к городу брякнул: «Слабо кому-нибудь искупаться?» — она, ни слова не говоря, помчалась по широким ступеням к воде. Лена завизжала. Алешка в два прыжка нагнал Дину, схватил за руку.

— Тоже думаешь, мне слабо? — с вызовом крикнула она.

И Лена совершенно отчетливо увидела, что в глазах у нее стоят слезы.

Конечно, это была ерунда. Но Лена успела заметить в лице подруги и другое: то, что Динка яростно высмеивала в девчонках, называя «распускать миндальное масло». А это что-нибудь да значило…

— Ленка, ты спишь или нет?

Она испуганно подняла голову. Дина, Алешка и Вася стояли сзади и дружно гоготали. Пока она размышляла, Васька всю ее посыпал песком — плечи, платье, колени…

— Ой! — Лена спрыгнула, отряхнулась. — Вы что?

— Пошли до Крымского моста?

— Пошли!

— Давайте споем? «Те, кто силен не словами, а делом…» Или лучше…

— Нет, я сейчас скажу вам стихи. — Васька ехидно посмотрел на Алешку, потряс в воздухе пятерней. — Слушайте. Восхищайтесь.

Нараспев, подвывая, он прочел строфу. Стихи понравились, запомнились сразу. И четверо зашагали по набережной с бессмысленно счастливыми, на зависть прохожим, лицами, громко, во весь голос горланя:

Честное слово, кругом весна!Мозг работает, тело годно!Шестнадцать часов для труда!Восемь для сна!Ноль — свободных!

НОВЫЙ ДОМ

Кузьминишна поправила на плечах шаль и подняла руку к звонку.