Во что я верю

притягивает новизна. Я был не прав: верность противна не человеческой

природе вообще, а лишь животному началу, живущему в человеке. Тот, кто

способен побороть власть инстинкта, сохранить верность взятому на себя

обязательству, обратить любовь в дружбу, обретает в союзе душ, сердец и тел

счастье, которое с лихвой вознаграждает его за принесенную жертву.

Все сказанное о браке относится и к другим узам, связующим людей. Никто

не выбирает друга по каким-либо абстрактным соображениям. “Ибо он - это он, а я - это я”. Дружба, подобно любви зиждется на родстве душ. Чтобы

распознать это родство, как правило, необходимо познакомиться с человеком

довольно близко. Сближает сама жизнь. В лицее, полку, лагере военнопленных, профсоюзе, политической партии - повсюду, где люди тесно общаются, живут

общими интересами, поверяют друг другу свои тайны, они находят друзей.

Переселившись в Париж, человек не должен забывать свою деревню, свою

провинцию. Связь с родной почвой придает силы. Любовь к “малой родине” не

заглушает любви к родине “большой”. Совсем наоборот. Любовь к “большой

родине” складывается из привязанностей к родине “малой”…

Человеческое стремление наперекор слепой стихии построить свой

собственный надежный и прочный мир прекрасно. Иногда человеку это удается, пусть ненадолго, чаще же он терпит поражение. Далеко не каждому выпадает

счастье полюбить всем сердцем, обрести преданного друга. Те, кому это не

дано, находят прибежище в занятиях искусством. Искусство - это попытка

создать рядом с реальным миром другой, более человечный мир. Человек знает

два типа трагического. Он страдает от того, что окружающий мир равнодушен к

нему, и от своего бессилия изменить этот мир. Ему тягостно чувствовать

приближение бури или войны и знать, что не в его власти предотвратить зло.

Человек страдает от рока, живущего в его душе. Его гнетет тщетная борьба с

желаниями или отчаянием, невозможность понять самого себя. Искусство -

бальзам для его душевных ран. Подчас и реальный мир уподобляется

произведению искусства. Нам часто внятны без слов и закат солнца, и

революционное шествие. В том и другом есть своя красота. Художник же

упорядочивает и подчиняет себе природу. Он преображает ее и делает такой, какой создал бы ее человек, “будь он богом”. Расин облекает самые

мучительные страсти в строгие, чистые формы своего стиха. Боссюэ убаюкивает

саму смерть мерным покачиванием своих долгих периодов*. Придя в театр, зритель попадает в новый мир, сотворенный для него автором пьесы, оформителем, актерами. Он знает, что увидит здесь свои собственные драмы, но

они будут облагорожены. Ars est homo additus naturae {Искусство это человек

плюс природа (лат.).}. Искусству нужен человек; этот человек - художник.

Похожий на нас с вами, он пытается создать для нас упорядоченный, внятный

нам мир. Но искусству нужны также природа, разгул стихий и страстей, неумолимый ход времени; созерцание одного только абстрактного порядка не

разбудит в нас никаких чувств. Мы желаем видеть в произведении искусства

природу, преображенную духом человеческим. Там, где нет природы, художнику

нечего преображать.

Без страстей нет искусства. Это относится и к художнику, и к зрителю.

Бетховен не написал бы своих симфоний, не будь его жизнь полна страданий: тот, кто прожил безоблачную жизнь, не поймет симфоний Бетховена. Мы понимаем

поэтов и музыкантов постольку, поскольку они близки нам по духу. Валери, не

испытавший безысходной тоски Паскаля, не понимал и величия его творений*, а

мы, разделяющие горестное смирение Валери, с наслаждением узнаем в “Морском

кладбище” наши собственные чувства, облеченные в совершенную форму. Я верю в

то, что человек не может жить без поэзии. Людей тянет к разным формам

искусства, потому что их одолевают разные страсти и тревоги, но всем им

необходимо, чтобы художник творил мир, внятный человеку. Я верю в то, что

прекрасные полотна, прекрасные драмы прекрасные романы так же необходимы

человечеству, как мудрые законы или религиозные обряды. Я верю в то, что

художник, созидая свой мир, спасает и себя, и других.

Наконец, я не верю в то, что мы будем вознаграждены за добродетели и

наказаны за пороки на том свете; довольно часто, хотя и не всегда, мы

получаем воздаяние на этом свете. Не знав, есть ли у нас бессмертная душа.

По-моему, маловероятно, чтобы мысль человека продолжала существовать после

исчезновения органов его чувств, ведь мысли - следствие ощущений. Впрочем, механизмы памяти изучены еще далеко не достаточно, так что, быть может, вечный сон существует. Что бы то ни было, я не боюсь смерти. Тех, кто ждет

ее со страхом, преследует мысль о мире, где они будут одновременно и

присутствовать, и отсутствовать. Они представляют себе свою жену, своих

детей, свой дом после своей смерти и отводят себе роль зрителя, взирающего

со стороны на страдания близких. Но смерть нельзя вообразить, поскольку она

- отсутствие образов. О ней нельзя думать, ибо с нею исчезают все мысли.

Поэтому нужно жить так, как если бы мы были бессмертны. Что - не для всего