Во что мы верим, но не можем доказать. Интеллектуалы XXI века о современной науке

Эволюция не создает более сложных способностей, не нужных представителям этих видов для решения задач, которые ставит перед ними жизнь. Если бы животные были похожи на тех милых зверьков из книг Беатрис Поттер и мультфильмов Уолта Диснея, то обладали бы сознанием, как и мы. Но животные больше отличаются от нас, чем мы привыкли думать, поддавшись влиянию этих чудесных антропоморфных образов. Человеку эти умения необходимы, чтобы стать личностью, индивидуальностью, способной общаться с другими людьми, задавать вопросы и отвечать на них, требовать, запрещать, обещать (и лгать). Но нам нет нужды рождаться с этими способностями, ведь нормальное воспитание помогает создать необходимые нейронные связи. Я предполагаю, что человеческая субъективность — знаменательный побочный продукт языка, и ее ни в каком виде невозможно по умолчанию экстраполировать на любой другой биологический вид. Это было бы все равно что предположить, что рудиментарные системы коммуникаций животных содержат существительные и глаголы, предлоги и времена.

Здесь часто возникает непонимание, поэтому я уточню. Я не говорю, что все человеческое сознание представляет собой «внутренний диалог», разговор с самим собой, хотя чаще всего это именно так. Я хочу сказать, что способность мысленно разговаривать с самим собой, по мере ее развития, позволяет также проверять, размышлять, пересказывать, повторять, вспоминать и вообще включать содержание событий в свою нервную систему, которые в противном случае не оставили бы никаких воспоминаний и не смогли бы превратиться в личный опыт. Но если нервная система способна поддерживать все эти способности без помощи языка, значит, я ошибаюсь.

Алан Андерсен

АЛАН АНДЕРСЕН с 1992 по 2005 год был главным редактором журнала New Scientist. Сейчас является ведущим консультантом журнала.

Я верю

, что тараканы обладают сознанием. Возможно, эта мысль вас не порадует, особенно если, включив свет в кухне посреди ночи, вы наблюдаете, как они разбегаются по углам. Но это просто удобный способ сказать, что я верю в то, что у многих «простых» животных есть сознание, в том числе и у более симпатичных созданий, например у пчел и бабочек.

Я не могу этого доказать, но думаю, что в принципе когда-нибудь это подтвердится, и изучение мира этих сравнительно простых созданий, интеллектуальное, и даже поэтическое, сможет очень многое нам дать. Я не думаю, что их сознание такое же, как человеческое; если бы это было так, мир был бы очень скучным местом. Скорее, мир полон множества разных видов сознания.

Почему я считаю, что существуют самые разные формы сознания? Прежде чем стать журналистом, я лет десять занимался научной работой, исследуя таинственный мир различных насекомых, в том числе пчел и тараканов. Меня вдохновляла небольшая книжка Якоба фон Юкскюлля (1864 — 1944) «Путешествие в мир животных и людей. Иллюстрированное описание невидимых миров», сегодня ставшая библиографической редкостью.

Та же книжка вдохновляла Нико Тинбергена и Конрада Лоренца, лауреатов Нобелевской премии, родоначальников этологии (науки о поведении животных). Фон Юкскюлль исследовал феноменологический мир животных — то, что он называл Umwelt, «окружением», как его воспринимают животные. Все, что воспринимают органы чувств животного, что-то для него значит, поскольку органы чувств возникли в процессе эволюции с определенной целью. Изучение животных и их восприятия сегодня перешло в сферу экологии восприятия — науки, которая стремится связать системы органов чувств с образом жизни. В более широком смысле подобными исследованиями занимается еще одна новая наука — биосемиотика.

В своей лаборатории я изучал особенности ориентации пчел (они учились влетать в приоткрытое окно и находить спрятанные кусочки сахара). Пчелы быстро запоминали все основные ориентиры помещения лаборатории и проявляли признаки замешательства, если я передвигал предметы в их отсутствие. Так же легко их отвлекали определенные виды узоров — особенно те, где было много точек и штрихов, напоминающих цветы. Кроме того, они реагировали на цветочные запахи и внезапные резкие движения, которые могли быть сигналом опасности. Но когда пчелы были поглощены найденным сахаром, практически ничто не могло отвлечь их внимания, и мне даже удавалось наносить краской на их спинки маленькие номера, чтобы потом отличать их друг от друга.