Во дни усобиц

Пересиливая себя, Талец отогнал прочь чёрные мысли. Нет, нельзя предаваться отчаянию, надо думать, как вырваться из этой зловонной противной клетки.

Только пустив в ход обман и притворство, уподобившись лукавым грекам, мог он теперь надеяться воротить свободу.

«Обману тя, ведьма проклятая! Греховодница скверная! – с ненавистью подумал он о Евдокии. – Тож, отыскала утеху. Хуже бабы дорожной какой! Сучка гулящая!»

Мало-помалу пленник успокоился. Хихикающий евнух швырнул ему через решётку чёрствый сухарь и сосуд с водой. Талец поел, аккуратно собрал в ладонь все крошки, неторопливо запил сухарь тёплой, неприятно пахнущей водой. Усталость смежила ему веки, он прислонился спиной к холодной стене, вытянул ноги и погрузился в тяжёлый сон.

Разбудил Тальца шум наверху. За решёткой показалось лицо Евдокии.

– Что, подлый раб, упорствуешь?! – крикнула она возмущённо.

– Помилосердствуй, госпожа, выпусти! – взмолился Талец. – Изголодался, сил нет никаких. После, что хочешь, для тебя сделаю.

– Вот как заговорил! – злорадно засмеялась Евдокия. – Эй, Василий! – крикнула она евнуху. – Выпусти раба из темницы, веди на кухню, прикажи от моего имени накормить. Потом доставишь его ко мне. И поживей!

«Ишь, стерва, не терпится!» – Талец с трудом скрывал наполняющую душу ненависть и через силу слабо улыбался.

До слуха его донеслось шуршание парчи и удаляющаяся лёгкая поступь. Вскоре показался евнух со связкой ключей. Он был один, без чёрных рабов.

«Ну, кажись, удача. Господи, спаси!» – подняв глаза к потолку, Талец набожно перекрестился.

– Что, не засиделся в темнице? – хихикал, брызгая слюной, евнух. – Предпочёл сладкую встречу с госпожой? Нехорошо быть таким упрямым.

Он снял с шеи Тальца кольцо. И как только почуял молодец свободу, резко схватил он толстого насмешника за влажную холёную руку, вырвал связку ключей и со всей силы треснул его ею по голове. Евнух охнул, обмяк и, обливаясь кровью, осел на каменный пол.

Талец, закрыв сверху решётку, стремглав ринулся по лестнице, юркнул в тёмный переход, по знакомому пути осторожно пробрался к галерее с колоннами. Слева мелькнул выход. Там, за окнами, в вечерних сумерках поджидала, манила его к себе свобода! Будь что будет!

Талец выскочил через дверь к мраморному портику, свернул в гущу зелёного благоухающего сада, постоял немного под высоким кипарисом, беспокойно прислушиваясь, затем решительно полез на кирпичную ограду. Обдирая в кровь ладони и локти, он с трудом поднялся на стену.

Внизу, под ним, лежала узкая улица, рядом виднелся полукруглый купол маленькой церковенки, вдали ярко горели окна Палатия – дворца ромейского[28] императора.

«В ту сторону идти нать, – сообразил Талец. – Тамо – бухта Золотой Рог, пристань. Где ни то да упрячусь. Может, своих сыщу».

Он осторожно спрыгнул на землю и, отряхнувшись, бросился в тёмный переулок.

За спиной послышались лай собак и крики. Он узнал пронзительный голос Евдокии.

«Хватились. Бежать нать!» – Талец рванул вперёд что было сил.

Ночная мгла окутала Константинополь, стих вдали шум. С бьющимся в волнении сердцем бежал Талец по неприветливому чужому городу, петляя по узеньким грязным и кривым улочкам, оборачиваясь и с тревогой всматриваясь в темноту. Засверкали вдали огоньки факелов – это ночная стража охраняла покой горожан.

Слава Богу, он вовремя укрылся в сводчатой каменной нише у фасада одного из домов, и его не заметило бдительное око стражника.

По правую руку показалась зубчатая крепостная башня. В тусклом свете месяца взору открылась высокая массивная стена, раздались голоса воинов. Талец насторожился. Страх сковал его движения, подумалось: как глупо выйдет, если сейчас он попадётся в руки стражи! Не помня себя, он перемахнул через ограду какого-то густо заросшего лавром и магнолией сада и спрятался под раскидистыми ветвями.

«Пересижу тут, схоронюсь до утра. Поутру спрошу, как добраться до предместья святого Маммы. Тамо свои, русские купцы торг ведут. Куда ни то пристроят, чай, не выдадут», – решил Талец, устало опустившись на землю.

Он напряжённо прислушался. Ничего, тихо, ни голоса посреди ночной тиши, ни собачьего лая. Только жужжат цикады да сверкают в траве под деревьями неугомонные светлячки.

Талец взглянул на небо. До рассвета ещё долго, придётся ждать. На зубчатую башню узкой полоской падал мерцающий свет месяца, серебрились, ласково шурша, листья в саду; слабый ветерок обдувал разгорячённое лицо.

Только теперь дошло до сознания: он вырвался, он обрёл свободу, он больше не раб, не невольник!

По измождённому лицу проскользнула лёгкая вымученная улыбка.

Глава 4. Староста Акиндин

Чернобородый купеческий староста Акиндин с удивлением и неприязнью разглядывал оборванного обросшего высокого человека, которого привёл к нему привратник монастыря Святого Маммы.

Понемногу он начинал соображать: верно, как раз об этом человеке и кричал сегодня на площади глашатай. У Евдокии, императорской любовницы, бежал из темницы раб-русс, кандальник. За его поимку и выдачу обещана была награда в сто золотых денариев.