Во имя любви

— Конечно. У меня есть свидетель. Причем совершенно посторонний человек.

— Да? Кто же это?

— Одна женщина.

— Фамилия. Имя. Отчество?

— Нет. Этого я вам не скажу. Послушайте, гражданин Солодовников, мой свидетель — замужняя женщина, это может повредить ее репутации… Мне неудобно называть ее имя…

— Неудобно вам будет в тюрьме, Форс. А то ерунда какая-то получается.

Как вы за решеткой сидели, так все было спокойно, а как только вышли, так сразу труп цыганки, многодетной матери.

— Ну, вы издеваетесь, что ли… То вы меня главным мафиози хотели сделать, теперь дело маньяка шьете. Я уже вижу эти заголовки: "Управский упырь по имени Форс".

— Не паясничайте, Леонид Вячеславович. Женщина пострадала исключительно как свидетель. Труп найден в катакомбах. А вы, как помнится, там тоже немало побродили во время всех этих дел с похищениями-выкупами, следственными экспериментами…

— Ну походил, ну и что? Такое понятие как "презумпция невиновности" вам известно?

— Известно. Так ведь и я вас не арестовывать пришел. Просто расскажите, как провели предыдущую ночь. И все. А дальше уже будем действовать в зависимости от того, что вы расскажете.

Форс вздохнул, как глубоко несчастный человек, которого заставляют творить черт знает что!

— Хорошо, я скажу. Вы меня просто вынудили. Эта женщина — Астахова Тамара Александровна.

* * *

Известие о смерти Розауры пришибло табор. Самое страшное — взрослые просто не представляли, как сообщить эту новость детям. Пока говорили, что "мама уехала по очень важному делу, но скоро вернется".

Миро и Баро закрылись вдвоем в трейлере, чтобы обсудить события наедине.

— Как, как могло оказаться, что Форс на свободе?! Я чувствую, что это опять его грязные лапы. Баро, как это могло произойти?

— Не знаю, Миро, не знаю, но обещаю, что я этого так не оставлю!

— Вот всегда так в жизни… всегда радость и горе ходят рядом… Только мы узнали, что Рубина жива, и тут же потеряли Розауру! Как больно…

Миро запустил руки в свои пышные волосы:

— И самое ужасное, я почти уверен, что виноват в ее смерти именно я.

Ведь это я решил вести табор обратно в город!

— Нет, Миро. Если и есть чья-то вина в этом, то моя.

— Да вы-то, Баро, здесь при чем?

— Я предложил вернуться в город, а не ты…

— Нет, Баро… Решение принимает вожак! Раз я принял плохое решение, значит, я плохой вожак. Я теряю цыган.

— Ты не плохой вожак, Миро, ты — молодой вожак. Нельзя предугадать всего. Сколько раз Васька убегал из дому. И чуть ли не сутками шлялся по городу. И ничего. Он же мальчик… А в этот раз… Ты не виноват. Виноват только убийца. Но главный вопрос… что делать с детьми Розауры?

— Да, конечно… Сейчас именно это — самая важная проблема…

* * *

Следователь ушел. И тогда Света задала вопрос, который мучил ее во время допроса, нечаянным свидетелем которого она стала.

— Папа, извини меня за вопрос, конечно… Но… а ты действительно всю ночь был с Тамарой… Александровной?

— Тебя это удивляет? Что, не ожидала такой прыти от своего старика-отца? Ну конечно, в твоем возрасте кажется, что после тридцати сексуальная жизнь заканчивается. А после пятидесяти человек вообще превращается в холодную статуэтку…

— Папа, ну… Не в этом дело…

— А в чем же?

— Мне кажется все это странным, если не сказать подозрительным.

— Господи, когда же ты наконец перестанешь подозревать меня во всех смертных грехах, дочка?!

— Не знаю… Может быть, тогда, когда перестану видеть. И слышать. И думать.

Света многозначительно посмотрела на отца. Форс начал хмуриться.

— Что еще?! Что?!

— Папа, выслушай меня… и… пойми правильно. Может быть, тебе будет лучше уехать из нашего города?

— Нет, никогда. Именно сейчас я не могу уехать. Теперь, когда меня оклеветали. И продолжают подставлять! Именно теперь я хочу полностью реабилитироваться, хочу вернуть свое доброе имя. Как человек! Как юрист! Как адвокат, в конце концов!

— Я понимаю, но… может быть, лучше это сделать, находясь в другом городе?

— Да. Не ожидал! — мрачно сказал Форс. — Меня выгоняет собственная дочь!

— Папа, я не выгоняю, я тебя очень прошу: ну уезжай… Так будет лучше и тебе, и всем остальным.

— У меня подписка о невыезде, забыла? — устало сказал отец.

— Нет, я помню, — ответила дочка, хотя на самом деле она, конечно же, забыла о таких юридических тонкостях, — Ну хорошо… а когда ты окончательно убедишь в своей невиновности всех, ты же ведь сможешь уехать? Правда?

— Я никуда не уеду! Более того, мне не нравится, что ты живешь у Астахова. Переезжай сюда, ко мне.

— Нет, папа. Спасибо, но с тобой я жить не буду. И вообще, я засиделась, мне пора. Сейчас картины соберу, из последних, и пойду.

— Зачем тебе эта мазня?

— Этой мазней заинтересовались специалисты, — вытирая слезы, Света направилась к выходу.

— Да? Ну, желаю удачи.

Света начала собирать свои картины. И тут Форс опомнился.

— Дочка, прошу тебя, не уходи. Останься. Мы начнем новую жизнь.

Останься, пожалуйста. Ты не представляешь, как мне трудно, когда рядом ни одной близкой души…

— Нет. Нет, папа. Я не могу с тобой жить. Я боюсь, что это будет вредно для ребенка.

— Почему, Светочка?