Во мрак

Закатив глаза, мутант, наконец, потерял сознание. Зловещий треск разрядника прекратился. Пахом подхватил с пола автомат, распрямился, прицелился в безвольное тело. Щелчок… Еще один… Тщетно. Яростно дергая затвор «калаша», гигант изрыгал громкие проклятия, но все без толку — магазин был пуст. Бесполезное оружие полетело на пол. Оглядевшись, Санитар подхватил с ближайшего стола увесистый монитор и, подняв над головой, с кривой ухмылкой повернулся к мутанту.

Дробовик оглушительно рявкнул. Сноп дроби вышиб монитор из рук. Следующий выстрел, угодив в нагрудную кирасу, едва не опрокинул Пахома. Восстановив равновесие, он рывком приблизился к новому противнику, нависнув над ним необъятной черной тенью.

Таран по-прежнему стоял на коленях, балансируя на грани обморока. Оружие плясало в непослушных руках, волны боли прокатывались по телу, рискуя отключить измученное сознание.

— Что, сталкер, хреново?

Перед глазами мелькнул железный сапог, грубым пинком выбивая оружие. Второй удар отправил Тарана наземь. Из разбитой губы засочилась кровь. Лицо Пахома — опухшее, с синюшными гематомами на скулах — медленно наплывало из мрака, во взгляде — лишь замешательство и пустота.

— Смею тебя заверить, — оружейник нагнулся за дробовиком, — ты еще не знаешь, что такое по-настоящему «хреново»…

Сталкер прислушался к ощущениям. Боль утихала. Невероятно, но приступ удалось пережить, не отключившись. Все еще не в силах подняться, он молча наблюдал за бывшим приятелем, поражаясь той чудовищной внутренней трансформации, которая преобразила душу Пахома, вытравив все человеческое и взамен выпустив на волю бессердечного озлобленного монстра.

С глухим щелчком патрон вошел в ствол, дуло дробовика замаячило в опасной близости. Но отчего-то гигант медлил. Может, ждал мольбы о пощаде?

— Скажешь что напоследок? — разорвал тишину грубый голос.

— Знаешь, Пахом… А ведь Глеб в тебе души не чаял. Вырасту, говорит, тоже свое дело заведу. — Таран смотрел без тени страха, скорее, с сожалением. Так смотрят на безнадежно больных людей. — Ты все испортил, Пахом. Сам. Не стоит винить…

— Хватит! — оборвал оружейник, срываясь на крик. — Ты ведь такой же наемник, как я, Таран! И ты будешь читать мне морали?!

— Я знаю, каково это — потерять близкого человека. И мне тоже было плевать на всех. Пока сын не открыл мне глаза.

— Приемыш!

— Да, приемыш, — сталкер еле заметно кивнул и посмотрел на гиганта в упор. — Только не он. Я. Это он меня принял. Такого, какой я есть… Остановись ты чуть раньше, и, быть может, Аврора тебя тоже бы приняла.

— Чушь! Твои мозги размякли, сталкер. Зря я спасал тебя там, на поверхности…

Схватка с трепаном, черный доспех, серое небо, вестибюль Маяковской… Четкие образы, словно слайды, вспыхивали в голове один за другим. Когда это было? Вчера? Пару суток назад? Неделю? Отголоском приступа в голове пульсировала, мешая сосредоточиться, спазматическая боль. Мысли еле ворочались.

Дуло дробовика, уткнувшись в лоб, приятно холодило кожу. Хорошо-то как… Боль разом отдалилась. Палец оружейника напрягся на спусковом крючке.

— Стой!

Голос, резкий, пронзительный, заставил Пахома вздрогнуть и повернуть голову на звук. Жуткая улыбка исказила его лицо. Аврора, бледная и дрожащая, решительно шла к отцу через зал.

— Оставь его в покое! Всех оставь! Тебе ведь я нужна, так?

— Так, дочурка. Истинно так.

«Глупышка… — пронеслось в голове Тарана. — Ему нужны все, кто прикоснулся к тайне».

Опустив дробовик, гигант шагнул навстречу. Гримаса на его окровавленном лице, должно быть, обозначала ухмылку, но, подняв на отца глаза, девочка испуганно застыла на месте. Торба с пожитками выпала из ее рук.

— Ключ-карта… — Пахом плотоядно покосился на сумку. — Она ведь там?

Аврора кивнула, от волнения закусив губу.

— Значит, больше нам с тобой говорить не о чем, мерзавка. Пришло время платить по счетам.

Вороненый ствол снова поднялся. Девочка зажмурилась в ожидании неминуемой участи, но выстрела так и не последовало. Открыв глаза, Аврора от неожиданности прянула назад. Кто-то заслонил ее, отгородив от безумствующего отца. Всклокоченные короткие волосы, до боли знакомая потертая ветровка… Глеб?

Медленно взявшись за дуло обеими руками, мальчик направил дробовик себе в грудь и с вызовом посмотрел на Санитара.

— Отец говорил мне, что дети не должны расплачиваться за ошибки родителей. Тебе ведь все равно, кого убивать? Так убей меня. А ее отпусти.

Глаз оружейника дернулся. Зловещая ухмылка сползла с лица, сменившись выражением растерянности.

— Аврора — лучшее, что с тобой приключилось в этой жизни. Не допусти еще одну ошибку. Самую главную, дядя Пахом. Самую. Главную.

Что-то было во взгляде подростка… Нечто такое, от чего вдруг защемило в груди… Сердце бухнуло раз, другой, зашлось в дикой пляске. Зародившись где-то глубоко внутри, стремительным родником пробиваясь с самого дна очерствевшей души, с каждой секундой росло и ширилось давно забытое, жгучее, невыносимое чувство…

Пахом перевел взгляд на дочь, стремительно вскидывая дробовик. Грянул выстрел, навсегда сминая знакомые черты лица.