Во сне и наяву

Дочка! Что, если именно она является для Дмитрия главной и единственной ценностью? Он ездил на ее выступление, в его словах, когда он говорил о ней, звучала гордость. И ни слова о жене, будто ее нет.

Значит, дочка. Ее год рождения. Конечно, это может оказаться всего лишь моей фантазией, но… Во всяком случае, стоит попытаться проникнуть в сейф еще раз. Ей-богу, стоит!

Я прислушалась. Дмитрий продолжал мерно посапывать во сне. Я осторожно выскользнула из-под одеяла, натянула одежду и на цыпочках покинула спальню.

В коридоре и на лестнице было темно, так что мне пришлось пробираться на ощупь. Зажечь свет я не рискнула и потому, пока добралась до кабинета, несколько раз больно ударилась. Едва не снесла крайнюю банкетку, дрожащими руками толкнув дверь.

Слава богу, вот он, сейф! Как повезло, что шторы задернуты не до конца и в комнату проходит слабый свет от уличных фонарей.

Теперь нужно подумать, какие цифры набирать. Дочке Дмитрия не может быть меньше семи лет – он сам сказал, что рок-н-роллом она занимается с шести, стало быть, с того момента, как девочка начала ходить на танцы, должен был пройти хотя бы год. С другой стороны, ей не больше семнадцати.

Что ж, круг сужается. В моем распоряжении десять четырехзначных чисел. Это куда лучше шахматной бесконечности!

Я присела перед сейфом на корточки и тут вспомнила, что перчатки остались внизу, в куртке. Спускаться за ними долго и небезопасно.

Я секунду поколебалась, потом схватила со стола первый попавшийся листок бумаги и через него принялась набирать нужные цифры.

Поворот. Дверца не поддается.

Осторожно дергаю ручку – та упорно стоит на месте.

Во рту противный металлический привкус. Виски покалывает острая иголка. Ну почему эта проклятая дверца застряла и не желает открываться! Милая, давай же, давай!

Кажется, пошло. Неужели пошло? Нет, все без изменений.

А если это вовсе не год рождения девчонки? Вдруг это год запомнившегося Дмитрию футбольного чемпионата?! Или турнира по теннису? Или смерти его любимой тетушки?

Я сглотнула вязкую горькую слюну. Убрала со лба мокрую от пота прядь волос. Перевела дыхание.

Надо попробовать еще.

Нет! Не получается! Чертова дверца, как я тебя ненавижу!

Что-то едва слышно щелкнуло. Ручка под моими пальцами плавно поехала в сторону. Я потянула ее на себя, и за ней мягко подалась стальная дверца.

…Неужели я сделала это? Прямо перед моими глазами зияло черное гнездо сейфа. Я запустила в него руку и извлекла на свет толстую папку. Отложила ее в сторону, пошарила еще, обнаружила несколько объемистых пачек с деньгами, запихнула их подальше, в глубину.

Затем схватила папку, поднялась и приблизилась к окну. Трясущимися пальцами развязала тесемки, раскрыла картонную обложку.

Папка была полна бумаг. Плотные листы перемежались с совсем тоненькими, широкоформатные с половинками, внизу значились разноцветные штампы.

Я вчитывалась только в «шапки», пропуская бо́льшую часть содержания.

Здесь были акции нефтяных и алмазодобывающих компаний, несколько договоров о купле-продаже недвижимости за рубежом, еще какие-то бумаги, составленные полностью на незнакомом мне языке, не то чешском, не то сербском. На самом дне папки лежало три расписки, последняя оказалась Толикова.

Я долго не решалась поверить в свою удачу. Подносила листок к оконному стеклу, шевеля губами, произносила про себя отпечатанный на компьютере текст, трогала кончиками пальцев круглую гербовую печать.

Потом осторожно согнула бумагу пополам, сунула в вырез джемпера, сложила документы в папку и завязала тесемки.

Теперь нужно делать отсюда ноги. Прямо сейчас, не дожидаясь, пока Дмитрий проснется: кто ведает, не придет ли ему в голову с утра заглянуть в сейф и полюбоваться на расписку.

Ключ от ворот лежит внизу, в холле, на каминной полке. Я видела, как Дмитрий вчера вечером клал его туда.

Остается только спуститься, надеть, сапожки, куртку и вывести со двора «Мицубиси».

Я вернула папку на место, выставила в ячейках нули и захлопнула дверцу. Затем, на всякий пожарный, еще раз протерла металл листом бумаги, чтобы уничтожить возможные отпечатки пальцев.

Все!

Я вдруг почувствовала страшную слабость во всем теле, такую, что захотелось лечь на пол прямо здесь, в кабинете. Металлический привкус во рту усилился.

Нельзя расслабляться! Нужно шевелиться!

Превозмогая нарастающие головокружение и дурноту, я вышла из кабинета и стала спускаться по лестнице.

В холле первого этажа было немного светлее. Я без труда отыскала вешалку, сняла одежду, натянула сапоги. Перед тем как застегнуться, вытащила расписку из лифа и сунула ее в карман куртки.

Нащупала ключи на каминной полке.

Кажется, и на этот раз все обошлось.

Не успела я об этом подумать, как мой желудок прошила резкая боль. Я сделала судорожный вдох, и меня вывернуло наизнанку.

Вот когда я пожалела, что не послушалась Дмитрия и не съела хотя бы тарелку салата. Пустой желудок сводили мучительные судороги, язык и нёбо обжигала горькая до едкости желчь.

Мне казалось, что я хлебнула соляной кислоты.