Во цвете лет

Пришел камнерез и увидел книги и письмена, и выбрали мы буквицы для надписи. А дни – первые дни весны были. И вершил камнетес свою работу во дворе. Ударил по камню, и буквицы сложились в стихи, когда били слова по камню, и в звук сливались содружно. И сделал камнетес памятник, из мрамора сделал памятник, и вычернил буквицы. Так сделал с буквами надгробья. А заглавье вызолотил золотом. И свершилось деяние надгробья, и в указанный день стоял памятник на могиле. Пошел отец и люди с ним на кладбище вознести заупокойную молитву. И положил отец голову на камень, а рука его держит руку Мазала. И с того дня, как поставили мы надгробье, изо дня в день ходили мы с отцом на могилу, кроме дней Пасхи, ибо не посещают могилы в праздник.

И вот были срединные дни[17]

Пасхи, и сказал мне отец: пошли, погуляем. Надела я праздничное платье и подошла к отцу. Сказал отец: новое платье у тебя. И сказала я: праздничные одежды это. И мы пошли.

И в пути подумала я: что я натворила, сшила себе новое платье. И Господь опечалил душу мою, и стала я. И спросил меня отец: почто остановилась? И сказала я: думу подумала, зачем надела я праздничное платье. Неважно, сказал отец, пошли. Сняла я перчатки и радовалась холодному ветру, овевающему мои руки. И вышли мы из города.

Вышли мы из города, и повернул отец и пошел к дому Мазала. И пришли мы к дому Мазала, и вот Мазал спешит нам навстречу. И снял отец шляпу и сказал: обыскал я все се ларцы, и смолк отец перевести дух. Затем открыл уста отец и сказал: попусту трудился я. Искал и не нашел.

И увидел отец, что не понял Мазал слов его, и сказал: решил я книгой издать твои стихи, искал во всех ее ларцах и не нашел. Мазал дрожал. Плечи его тряслись, и слова не ответил. А отец переминался с ноги на ногу, протянул руку и спросил: нет ли у тебя списка? И сказал Мазал: нет.

Услыхал отец и смутился духом. И сказал Мазал: ей я писал эти стихи, затем и не оставил себе списка. И взялся отец за голову и застонал. А Мазал ухватился за углы стола и сказал: а она умерла. Умерла, сказал отец и смолк. День совсем истек, вошла служанка зажечь лампу. Попрощался отец, и мы вышли. Мы вышли, а Мазал потушил лампу.

В те дни начались занятия в школе, и я весь день сидела за уроками. А вечером приходил отец с работы из лавки, и мы ужинали. Молча сидели мы за столом и слова не молвили.

И вот весенним вечером мы сидели за столом, и отец спросил: Тирца, чем займешься сейчас? Я сказала: уроки приготовлю. И сказал он: а иврит забыла? Сказала я: не забыла. Сказал он: найду тебе учителя и научишься ивриту; и нашел отец учителя по сердцу и привел его домой, и повелел отец учителю, и стал тот учить меня грамматике. Как весь народ, считал отец грамматику главным в иврите. И стал учить меня учитель ивриту, и правилам, и спряжениям, и смыслу слов "превыше скота",[18]

и силы мои иссякли. А кроме учителя грамматики взял мне отец меламеда – наставника – учить меня Пятикнижию и молитвам. Ибо привел мне отец учителя учиться грамматике, коей девиц не учат, и наставника, дабы научил тому, что ведают оне.[19] Изо дня в день приходит наставник, и Киля подносит ему стакан чаю и пирог. А если сглаз или порча у нее, подойдет к наставнику, и он заговорит ее. И в речах смешинка блестела у него в бороде, как в зеркале.

Утомили меня правила грамматики, и смысл слов «перфект» и «плюсквамперфект» и совершенное причастие не понимала я. Как попугай говорила я непонятные слова. Раз скажет учитель: впустую твои старания, напрасно силы тратишь, а раз похвалит слова мои, потому что повторила я речи его слово в слово. И сказала я разуму: уходи прочь, а памяти сказала: подсоби!

И вот однажды пришел учитель, а наставник в дому. Ждал-ждал учитель, когда уйдет наставник, но не ушел наставник. Сидели они, и пришла Киля из кухни, и сказала Киля наставнику: сон мне снился, и перепугалась я. Спросил он: что тебе снилось, Киля? И сказала она: маленького немца в красном колпачке видала. Спросил он: и что же он делал, немец этот? И сказала: рыгал и зевал. И я как встала – все чихаю. И сказал ей наставник: встань, и прочту я заговор, унесет ветер твоего немца за тридевять земель, и чихать перестанешь. Встал и закрыл глаза и плюнул трижды в сторону учителя и нашептал ей заговор. И не успел кончить наставник, как вскочил учитель и вскричал: обман и жульничество, невежеством женским пользуешься! А наставник крикнул ему: безбожник, над обычаями Израиля потешаешься! Рассердился учитель, повернулся и ушел. И с того дня будто подкарауливал наставник учителя: когда бы ни пришел ко мне учитель, а наставник уже тут как тут. Тогда перестал учитель приходить. Стал наставник учить меня Библии – по главе в неделю. Раньше мы полглавы в неделю проходили, а как перестал учитель приходить, стали мы проходить целую главу. Помню, напев его услаждал мой слух, ибо дух прелести молитв осенял меня.