Во цвете самых пылких лет

Однако голод жег, и Славка начал уже подумывать о том, что неплохо было бы вернуться обратно на овоще-базу, забрать там у кладовщика свой чемодан, продать его на рынке вместе с содержимым, а на выручку отбить домой телеграмму. Обмыслив этот план со всех сторон, он все-таки отверг его. Во-первых, на базе можно встретить Ваську. У него аж перехватило дыхание, когда он представил себе, как пылит с чемоданом по базе, а Тарабукин с презрением смотрит ему вслед. Во-вторых, посылка телеграммы обязательно приведет к тому, что сюда вылетит мать и разыщет его. Дальше — крик, скандал, истерика, возвращение под ее конвоем. Потащит, как третьеклашку. Что ей-то до того, что человеку уже восемнадцать и деньги он не потерял и не проел на сласти, а проиграл в карты, как настоящий мужчина! В-третьих — это уже после возвращения, — свинцовое презрение отца: за то, что накуролесил в дороге, не смог сберечь данных под честное слово денег; за лживое письмо; за то, что сбежал, оставив друга одного, на произвол судьбы. А в том, что Васька и шагу не сделает отсюда, пока не раздобудет денег на дорогу, хоть бы за ним и приехала мать или просто послала перевод, Канаев ни капельки уже не сомневался.

Ему стало очень тяжело от таких мыслей, и он впервые пожалел о том, что у него нет с собой, здесь, томика Баратынского. Когда читаешь стихи, все-таки дыхание становится посвободнее и не так жестко бьется сердце. Это Славка уже узнал. Он попытался даже что-нибудь припомнить, но ничего, кроме куцых обрывков типа: «И камней мшистые громады, и вид полей нагих» или «Надейтесь, юноши кипящие! Летите, крылья вам даны…» — не пришло ему в голову. Еще вспомнились ночь в вагоне, двое негодяев, книга в руках одного из них… Мурашки выступили на Славкином теле, и он едва ли сам мог бы сказать, отчего они выступили: то ли от ненависти к людям, лишившим их прекрасного отдыха и моря, то ли от сознания ужасного одиночества, то ли от легкого, налетевшего с моря ветерка.

…Рядом закричали — громко, весело, разноголосо. Славка глянул, приподнявшись на локте. Несколько девушек, только что зашедших на пляж, скидывали с себя платья и бежали в воду. Вот они забрызгались, заплескались — и только одна осталась на месте, раздевалась еще. Славка вздрогнул, когда разглядел ее. Она снимала одежду медленно, не спешила и улыбалась вслед подругам. Славка рывком поднялся и, нелепо прижимая локти к телу, задыхаясь от смущения и робости, направился к ней.

Это Он, Его Величество Случай, полыхая медно неисчислимыми своими бликами, за шкирку влек его к ногам прекрасной азиатки. Она с насмешливым удивлением посмотрела на переминающегося перед ней белобрысого парня.

— У вас есть кот! И я знаю, как его зовут! — тонким голосом сказал он.

— Ка-ак? — ресницы ее вскинулись.

— Джанмурчи!

— Ве-ерно… — она восхищенно ахнула и коснулась ладонями щек. — А как зовут… меня?

Славка замялся на момент, и в это время какая-то девчонка крикнула из воды:

— Эй, иди купаться, Мариамка! Опять влюбляешь? Берегись, парень!

— Ну, вот я и знаю, вас зовут Мариамка. А меня — ученый маг и прорицатель Али-Вали-Бей-Оглы. Правда, мамка иногда зовет меня просто Славка.

Мариамка засмеялась. У нее были тонкий прямой нос, вороные жесткие волосы и синие глаза.

— А как другим смертным звать тебя? Али… Бей?..

— Нет, нет. Лучше — Славка.

Они вошли в море и, не примыкая к барахтающимся возле берега девчонкам, поплыли вдаль по направлению к бонам.

— Как ты узнал про кота? — допытывалась Марнам. — Если бы не он, я бы тебя сразу отшила, запросто! А так я удивилась.

Славка лепетал что-то про сверхъестественные свои способности, а в глубине души пел песнь в честь Великого Джанмурчи. Но не мог же он вот так, сразу, признаться, что выкрал на продажу ее кота!

Не проплыв и половины расстояния до заградительной линии, Мариамка повернула назад, крикнув:

— Больше нельзя, надо спешить! У нас кончается обед!

— А где ты работаешь?

— В «Спорттоварах»! Во-он дом, желтый!

Она не позволила проводить ее до работы:

— Ну, я же с девчонками, ты видишь? Ведь ты не хочешь, чтобы мне и им было неудобно? Приходи вечером, мы закрываемся в восемь.

И не было уже ни тоски, ни голода.

Вечером он провожал Мариамку домой. Ему до смерти хотелось говорить ей что-нибудь умное, значительное, чтобы она зауважала его, но, как назло, ничего умного в голову не приходило, и он плел какие-то глупости, при этом хихикал и проклинал себя. Но Мариамка тоже хихикала, толкала его плечом, и он в конце концов успокоился. Она кончила школу в прошлом году, работала продавцом, и работа ей нравилась. Она не фыркала, не жеманничала, и Славке с ней было замечательно хорошо. Дойдя до ее дома, они остановились, повернулись друг к другу и вдруг страшно сконфузились. Славка, затаив дыхание, сжал ладонями ее руки у локтей. Мариамка вдруг вырвалась, пробормотала: «До свиданья!» — и убежала.