Водяра

— Я хотел бы кое-что уточнить. Сколько заводов работает на вашем спирте?

— Около сотни. Иногда больше, иногда меньше. Одни закрываются, другие открываются.

— Чем объяснить, что так много ликероводочных заводов и так мало производителей спирта? Насколько я знаю, спирт сейчас разрешено производить всем.

— Все очень просто. Что значит открыть ликероводочный завод? Крыша над головой, две-три линии, минимум технологического оборудования. Спиртзавод — совсем другое дело. Одна ректификационная колонна стоит миллион долларов. А нужна не одна. Производство спирта — сложнейший процесс. Тут мало купить оборудование и найти поставщиков зерна и всех компонентов. Нужны опытные технологи, нужны традиции. Если новые спиртзаводы появятся, то не завтра. Так что конкуренция нам не грозит.

— Спирт вы отпускаете по твердым ценам? — продолжал Панкратов.

— Да, цены фиксированные. Это не очень соответствует идеологии рынка, но мы госпредприятие, и определять ценовую политику не можем.

— А как распределяются квоты на спирт?

— Ну, тут у нас полная свобода. Заявки своих стараемся удовлетворять, а чужих, из Подмосковья, приходится ограничивать. Что делать, спирта на всех не хватает.

— Почему вы прекратили отпускать спирт заводу, который Сорокин продал Лопатину? — задал Панкратов главный вопрос, который его интересовал.

— Какому заводу? — Сергеев задумался или сделал вид, что задумался. — А, да, помню. Сергей Анатольевич попросил, у него там были какие-то дела с Лопатиным. Я не мог ему отказать.

— Почему?

— Он из тех людей, которым не отказывают.

— Был, — поправил Панкратов.

— Да, был. Прискорбно, но факт. В непростые времена живем. Да и с чего им быть простыми? Все — с нуля, методом проб и ошибок. В Китае говорят: не дай вам Бог жить в эпоху перемен.

— Ну, вам-то грех жаловаться.

— Пока да, — согласился генеральный. — Но у каждого свои сложности. Я в этом смысле не исключение.

Он довольно демонстративно посмотрел на часы.

— У вас есть еще вопросы?

— Красивые у вас часы, — заметил Панкратов.

— Да, подарили на юбилей. Я не смог отказаться.

— Почему?

Легкая тень пробежала по лицу генерального.

— Мне не хотелось бы об этом говорить.

— Подарил Сорокин?

Сергеев нахмурился.

— Я не понимаю направленности ваших вопросов. Но готов ответить на них. Сделайте официальный запрос, мои сотрудники подготовят ответ. Что же касается моих отношений с Сорокиным… Вы будете встречаться с губернатором?

— Может быть.

— Спросите у него, который час.

По пути в гостиницу Панкратов объехал несколько газетных киосков и в одном из них нашел свежий номер «Коммерсанта». Отчет о пресс-конференции, которую Генеральный прокурор дал по случаю своего полугодового пребывания в должности, начинался коротким анонсом на первой полосе с продолжением в середине номера. Отвечая на вопрос о ходе расследования одного из самых громких преступлений последнего времени, убийства депутата Госдумы Сорокина, генпрокурор сообщил, что преступник арестован и дает признательные показания. Соучастники объявлены в федеральный розыск. Никаких подробностей сообщить не может в интересах следствия.

Дождавшись окончания вечерней планерки, проходившей, как всегда, в гостиной руководителя оперативно-следственной бригады, Панкратов показал ему номер «Коммерсанта»:

— Читали?

— Конечно. Это сегодня во всех газетах.

— Вы не поторопились отрапортовать об успехах?

«Важняк» помрачнел:

— Ни о чем я не рапортовал. С меня каждый день требовали отчета, я докладывал о том, что есть. Вольно им было трактовать это, как большой успех. Генерального тоже можно понять. На него жмут, дело на контроле у президента. Так и получился успех. Но, в сущности, преувеличение не принципиальное. Успех будет, это только вопрос времени. Вы согласны?

Панкратов промолчал.

— Михаил Юрьевич, я предоставил вам полную свободу действий и не требовал отчета, чем вы занимаетесь, — проговорил «важняк», не дождавшись ответа. — Но у меня создалось впечатление, что вы считаете ошибочной основную версию, которую мы разрабатываем. Я прав?

— Я не считаю ее ошибочной, — возразил Панкратов. — Но и не считаю безусловно верной. Вы исходите из того, что Лопатин — единственный человек, кому было выгодно убийство Сорокина. А он не единственный. Далеко не единственный.

— У вас есть доказательства?