Воды слонам!

Грубо сработанная дверь, скрипнув, открывается, и Кинко выбирается наружу. Он стоит, облокотившись о дверь вагона, и глядит на пейзаж, а Дамка крутится у его ног. После вчерашнего происшествия он не поднимает на меня взгляда. Признаться, и мне трудно взглянуть ему в глаза, но я при этом, несмотря на глубочайшее сочувствие – ведь он подвергся такому унижению! – еле сдерживаю смех. Когда поезд наконец останавливается и испускает свой обычный вздох, Кинко и Дамка соскакивают на насыпь и привычно несутся вприпрыжку.

А вокруг царит зловещая тишина. Хотя Передовой отряд и прибыл за добрых полчаса до нас, рабочие стоят и молчат. Ни тебе привычной суеты, ни грохота деревянных настилов, ни ругани, ни летающих мотков веревки, ни сбора в бригады.

Только и всего, что сотни растрепанных рабочих, таращащихся в недоумении на накренившиеся шатры другого цирка.

Он похож на город-призрак. Вот шапито, но толпы вокруг нет. Вот кухня, но флаг над ней не полощется. В дальнем конце площади теснятся фургоны и костюмерные шатры, но люди бесцельно толкутся вокруг или праздно сидят в тени.

Я выскакиваю из вагона как раз в тот момент, когда на автостоянку въезжает бежево-черный двухместный «Плимут». Оттуда выходят двое в деловых костюмах и с портфелями и, поглядывая из-под полей фетровых шляп, изучают площадь.

Дядюшка Эл устремляется к ним sans entourage[8], в цилиндре, помахивая тросточкой с серебряным набалдашником. Жизнерадостно и сердечно улыбаясь, пожимает руки обоим. Что-то объясняя, обводит широким жестом площадь. Дельцы кивают, скрестив руки на груди, оценивают, прикидывают.

У меня за спиной хрустит гравий, и рядом появляется Август.

– Да, вот он каков, наш Дядюшка Эл. Чует местные власти за версту. Вот увидишь – к полудню здешний мэр будет плясать под его дудку, – говорит он и хлопает меня по плечу. – Пойдем!

– Куда?

– В город, завтракать. Едва ли тут найдется что поесть. И до завтра небось не будет.

– Господи, неужели?

– Ну, мы постараемся, но ведь мы сами не дали Передовому отряду времени вырваться вперед.

– А что будет с ними?

– С кем?

Я указываю на вымерший цирк.

– С ними-то? Когда проголодаются, попросту отсюда свалят. Так будет лучше всем, уж поверь мне.

– А с нашими?

– Ничего, продержатся, пока что-нибудь не образуется. Не беспокойся, Дядюшка Эл не даст им помереть с голоду.

Мы заходим в закусочную на главной улице. Вдоль одной стены – кабинки со столиками, вдоль другой – пластиковая стойка с красными табуретками. У стойки – горстка местных, они курят и болтают с обслуживающей их девушкой.

Я пропускаю вперед Марлену, которая тут же проскальзывает в кабинку и забивается в самый угол. Август садится на скамейку напротив, и мне ничего не остается, кроме как сесть рядом с ней. Скрестив руки, она равнодушно смотрит в стену.

– Доброе утро! Что вам принести, друзья мои? – окликает нас девушка из-за стойки.

– Да что угодно, – отвечает Август. – Умираю с голоду.

– Как вам приготовить яйца?

– Мне яичницу-глазунью.

– А вам, мадам?

– Только кофе, – отвечает Марлена, закидывая ногу на ногу и исступленно, почти агрессивно покачивая ступней. На официантку она не смотрит. На Августа тоже. Не говоря уже обо мне.

– А вам, сэр? – спрашивает у меня девушка.

– То же, что и ему, – отвечаю я. – Благодарю вас.

Август прислоняется спиной к стене и, достав пачку «Кэмела», щелкает по дну. Сигарета взлетает в воздух, и Август, поймав ее губами, победно воздевает руки и откидывается назад с горящими глазами.

Марлена поднимает на него взгляд и принимается медленно, нарочито хлопать в ладоши.

Лицо у нее окаменевшее.

– Перестань, дорогая! Не будь занудой, – говорит Август. – Ты же знаешь, у нас кончилось мясо.

– Простите, – произносит она, придвигаясь ко мне. Мне приходится освободить ей дорогу.

Она выходит прочь, стуча каблучками, и я вижу, как покачиваются под развевающимся красным платьем ее бедра.

– Женщина – что с нее взять, – говорит Август и зажигает сигарету, заслонив ее ладонью.

Зажигалка тут же гаснет со щелчком. – Ой, прости. Хочешь закурить?

– Спасибо, не курю.

– Не куришь? – задумчиво переспрашивает он, с наслаждением затягиваясь. – Стоит начать. Это полезно для здоровья. – Он убирает сигареты в карман и щелкает пальцами девушке за стойкой. Она стоит с лопаточкой у сковороды. – Эй, поскорее, если можно. У нас мало времени.

Она замирает с лопаточкой наперевес.

– Но послушайте, Август… – говорю я.

– А что? – он искренне озадачен.

– Как только дожарится, сразу принесу, – холодно отвечает официантка.

– Что ж, именно это меня и интересовало, – отвечает Август. Он склоняется ко мне и продолжает, понизив голос: – Так вот, о чем это я? Женщины – что с них взять? То у них месячные, то еще что.

Вернувшись на площадь, я обнаруживаю, что несколько шатров «Братьев Бензини» уже возведены: это зверинец, хлев и кухня. Над кухней вьется флаг, а воздух напоен запахом прогорклого жира.

– Можешь даже не заглядывать, – говорит выходящий оттуда рабочий. – Ничего, кроме пончиков и кофе из цикория.

– Спасибо, что предупредили, – отвечаю я.

Он сплевывает и уходит.