Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона

Французские военные находились в неоднозначных и во многом невнятных отношениях с империей. С одной стороны, они по определению поддерживали империю, поскольку были посланы за границу исследовать и защищать территории, поддерживать торговлю и альянсы. С другой стороны, многие выступили против европейской культурной и колониальной гегемонии, став частью движения, которое не было в ней заинтересовано и иногда оказывалось критически настроено по отношению к империи[42]

. Их сочинения отражают обе точки зрения. В то время как некоторые военные, служившие за рубежом, погрязли в евроцентричных стереотипах, принижавших культурных и этнических «Других», многие militaires philosophes

(военные-философы) настаивали, что культурное сознание и компромисс важны как со стратегической, так и с этической, человеческой точки зрения. Эти люди в ходе взаимодействия с властями и коренными жителями не только оценили и переняли континентальные рамки Военного просвещения, но и сформировали новое понимание и новые темы. С точки зрения этой группы, французские военные, служившие по всему миру, не должны были «просвещать» других: их задачей было просвещаться самим благодаря релятивистскому пониманию и признанию местных особенностей и норм цивилизации.

Это последнее мировоззрение преобладает в рукописных источниках, используемых для написания данной книги. Они отражают лингвистическое, культурное и военное смешение, которое происходило по мере того, как французы вели переговоры, вступали в союзы и войны с различными коренными народами. Эти архивные открытия подкрепляют ревизионистский нарратив европейского колониализма раннего Нового времени. Все больше ученых признают, что триумфалистская «испанская модель» тотального завоевания с помощью ружей, микробов и стали, продвигаемая испанцами и позднее Джаредом Даймондом, в историческом образе колониализма преобладала, но в значительной степени она неточна для всего, кроме конкистадоров[43]

. Она «не всегда и даже не большую часть времени была историей прямого “завоевания”, а скорее это история убеждения, уговоров и принуждения коренных жителей с целью завладеть их ресурсами и продемонстрировать силу по имперскому приказу или хотя бы в интересах империи», – пишет Уэйн Ли [Lee 2011: 2]. Документы из Французского военного архива подтверждают, что

…местные жители стали ключевыми факторами успеха или поражения империи. Отнюдь не простые жертвы, эти люди поняли, как извлечь выгоду из имперских маневров: они могли найти работу и получить прибыль в роли союзников или воспользоваться интересами и силами империи против своих традиционных врагов. В действительности имперская «экспансия» зачастую была иллюзорной, и способность европейцев осуществлять военное присутствие полностью зависело от локального сотрудничества. В свою очередь, этот кооперативный процесс влиял на военные действия и дипломатические практики, разработанные с целью определить и установить суверенитет и контроль как локально, так и в Европе. Новые культуры власти и культуры войны родились в ходе многочисленных суровых столкновений по всему миру [Ibid.: 1].

В целом эти столкновения XVIII века нельзя расценивать как аккультурацию евроцентрического, империалистского типа: высшее европейское «мы» против коренных «их» или «Других», оправдывающее цивилизаторскую миссию, или «бремя белого человека». Вместо того чтобы придерживаться подобных структуралистских противопоставлений, ученые-ревизионисты подчеркивают прочную взаимосвязь и кросс-аккультурацию в постоянно меняющемся мире взаимных потребностей. Эта герменевтическая точка зрения описывает столкновения, в которых ни одна сторона, будь это французы, америнды, индийцы и другие, не обладала достаточной силой, чтобы полностью принудить другую. Свидетельства из первых рук, оставленные французами, которые служили в Северной Америке и Индии, поддерживают эту точку зрения и говорят о присутствии того, что Ричард Уайт в своем классическом сочинении называл «средней почвой»: промежуточного пространства, в котором индианизация и франкизация происходили одновременно и сопровождались значительным непониманием и ошибочным толкованием, что отражало характерные черты и разногласия альянсов[44].