Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона

Как утверждает Джон А. Линн, королевская династическая и аристократическая культура gloire — желания славы и почета – стала могучей силой, поглотившей Людовика XIV и бушевавшей на протяжении XVIII века[13]

. Геополитика и парадигма gloire совместно подкрепили убеждение, что война никогда не закончится, и, возможно, на то были причины.

Метадискурс о войне становился все более убедительным, по мере того как росло число солдат, сражавшихся на военных фронтах по всему миру. В ту эпоху большинство европейских государств увеличили масштаб военных сил в четыре-пять раз по сравнению с периодом двумя веками ранее [Scott H. 2009: 29]. Во Франции число военных сил при правлении королей из династии Валуа и Людовика XIII (1601–1643) выросло с 50 000 до 80 000, затем утроилось до 253 000 во время Голландской войны и достигло 360 000 в период Девятилетней войны (1688–1697) при правлении Людовика XIV[14]

. Министр финансов «короля-солнца» Жан-Батист Кольбер (1619–1683) подготовил для страны огромный военный флот: к 1695 году у нее имелось 93 боевых корабля водоизмещением более 1000 тонн, которые соперничали с английским и голландским флотом по качеству, если не по количеству [Felix, Tallett 2009: 154–155][15]. В течение «долгого XVIII века» военные действия человечества при больших издержках, чем ранее, вовлекли большее число людей в большем числе мест. С учетом этих высоких ставок неудивительно, что сфера военных действий привлекала пристальное внимание мыслителей и реформаторов эпохи Просвещения.

Ведение «хорошей войны»

Удручающее ощущение неизбежности, необходимости и ошеломляющего масштаба войны не вело к отказу от нее и не вызывало апатию. Армия, интеллигенция и заинтересованная общественность избрали активный, даже оптимистичный подход, в основе которого также лежало их понимание войны. Словарные и энциклопедические определения войны того периода весьма показательны в этом смысле. Запись о войне, “Guerre”, в первом издании “Dictionnaire de ГAcadёmie franchise” («Словарь французской академии», 1694) гласила, что это конфликт между монархами или суверенными государствами, чей исход определяется при помощи оружия. Среди первых примеров употребления этого понятия встречается faire bonne guerre — «вести хорошую войну»: сохранять в военных действиях «всю человечность и гуманность [honnestete],

разрешенную законами войны». Война, как говорилось в “Dictionnaire”, может быть занятием, отражающим человеческое достоинство и нравственность или, напротив, уподоблявшем людей кровожадным хищным зверям. Запись о войне в “Encyclopedie, ou dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers” («Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел»), публиковавшейся во Франции в период между 1751 и 1772 годами под редакцией философов Дени Дидро (1713–1784) и Жан-Батиста Лерона д’Аламбера (1717–1783), повторяет это определение[16].

Данные описания подчеркивают ключевые принципы Военного просвещения. Во-первых, они доносят онтологию войны как феномена, принципы, условия и ведение которого зависят от человеческого участия и поиска смысла. По мере того как крестовые походы и религиозные войны уходили на второй план, то же самое происходило с концепцией божественно предопределенной «праведной войны»[17]. Война стала деятельностью, мотивы, процессы и итоги которой определяет человек. Такой гуманистический подход брал начало в эпохе Возрождения. Историк Эрве Древийон предполагает, что «военный гуманизм» эпохи Возрождения «утвердил не только человеческий характер войны, но и способность человека определять ее принципы и исследовать рациональность» [Drevilion 2013: 16].

Призыв к разумному ведению военных действий – вторая основная характеристика, рожденная в предыдущих столетиях и развиваемая участниками Военного просвещения. В контексте эпохи Возрождения и мысли начала XVII века военные теоретики полагали, что рациональный подход позволит достичь желаемых боевых и моральных результатов. Люди могут использовать способность к рассуждению, чтобы определить универсальные принципы войны, таким образом превратив ее в науку, конечным исходом которой станет стратегическое и тактическое «совершенство»: науку боевой победы. Армия может менять контуры военных действий, чтобы поддерживать человеческое достоинство и возводить человеческий дух к божественному. Рационализм в данном контексте означал неостоическую доктрину ограничения в военных действиях, которая подчеркивала ценность человеческой жизни и предлагала логические объяснения ужасов гражданской войны, которая захлестнула Францию во время Религиозных войн (1562–1629), и беспорядочных и жестоких армий во время Тридцатилетней войны (1618–1648)[18].