Воевода

   — Это и у нас в крови, — ответил Даниил. — Сам в капкан не попадись.

   — Пока Бог миловал.

Даниил Адашев слыл чувствительным человеком. Людские боли были для него как свои. Он понимал всю ответственность за дело, которое ему поручили, в его руки отдали судьбы трёх тысяч воинов. Он вёл их не на убой и погибель, а чтобы с их помощью привести Русь к мирной жизни. Да, таких полков, как у него, сегодня многие десятки в державе, и по всей северо-восточной окраине они делают то же, что и его полк. Но это не значит, что неумелые действия одного воеводы, потерявшего свой полк, можно делить на всех. Вот победа — она для всех, а за поражение каждый несёт ответственность и позор сам. И никто не посочувствует ему в том, что стоящий перед ним враг был сильнее, а его воеводы умнее. Тут уж жалости не жди.

Думая о предстоящем сражении, Даниил ставил себя на место того или иного воина. У каждого из них были близкие: отец, мать, может быть, дети, жена. Потеряй он свои три тысячи воинов, и у русичей появится три тысячи обездоленных семей. Потому превыше всего прочего в его стремлении к победе над врагом должна быть честь воеводы, долг которого не терять безрассудно в бою ратников. С этими словами в душе, в сердце, как с молитвой, он и должен вести своих воинов на врага, много или мало которого — сие не так важно. Потому-то Господь Бог и одаривал своих воевод светлым разумом. Похоже, что Адашев относился к их числу. Посоветовавшись с товарищами, послав Степана в разведку, он счёл нужным пройти по всем сотням полка, может быть, сказать им тёплое слово.

Воины жили обычной походной жизнью. Кто-то чинил обувь, кто-то точил саблю, двое стирали портянки. И в этой обыденной жизни звучала такая же простая, с грустью и с долей насмешки над собой песня. Даниила она чем-то подкупила, он остановился неподалёку от певца и с улыбкой слушал пение.

Упокойте меня по-над речкой Кивач,Среди лип, среди белых берёз.

Приходите ко мне выпить крепкий первач,Пейте, пойте, но только без слёз.

Певец показался Даниилу отважным русичем, любящим жизнь.

По весне надо мной пролетят журавли,Лето ягодой красной поманит,Осень золото сбросит на холмик земли,А зима одеялом пуховым укроет.

И как широко видит он над собой мир, из которого собирается уйти! Песня звучала уже задорно.

И поверьте, друзья, слаще жизни той нет,Что нашёл я близ речки Кивач.И прожить бы мне здесь пару сотенок лет,Лишь бы был под рукою первач!

«Ну лихо же, лихо, и не страшно умирать», — мелькнуло у Даниила.

А как время придёт, я вернуся домой,Вновь женюся на Фросе-красе.И пойдёт всё путём, и пойдёт всё путём!И друзья на баклажку заглянут ко мне!

«Поди, наш, костромской. Эко ловко вывернулся: «Вновь женюся на Фросе-красе!» Да чего ж тут не умереть и не возродиться», — улыбнулся Даниил и уже с хорошим настроением обходил сотни полка. «Так, поди, и должно быть, — размышлял он. — Каждый верит в свою звезду, потому и живёт спокойно до самой сечи».

Она приближалась. Через сутки вернулся с поиска Степан. Ему повезло. Возвращаясь, он перехватил гонца, который мог проскакать мимо полка Адашева, потому как мчался в сторону Казани. Это был молодой татарин, с умным взглядом, с бледным и злым лицом. Когда его привели к Даниилу, ему показалось, что он где-то видел этого человека или кого-то очень похожего на него. Спросил:

— Тебя как звать? — Пленник промолчал. — Ну, не хочешь говорить, не надо. По-моему, я где-то тебя видел. Ты не из рода Тюрбачи? — Татарин вздрогнул. Даниил это заметил. — Я тебя отпущу, и ты вернёшься к матери, к жёнам, если скажешь правду. Кто стоит в Мешинском городке? Сколько там воинов? Зачем они собрались?

Пленник молчал. «Что ж, — подумал Даниил, — у Тюрбачи все воины такие стойкие. Этого хоть убей, он будет молчать». Но Даниил не был жестоким и не терпел насилия. Он позвал на помощь муллу Камрая из селения Аслань. Камрая вскоре привели.

   — Слуга Аллаха, попроси заблудшего сына рассказать правду, коя всем нам пойдёт во благо.

Мулла Камрай тихо заговорил с гонцом и много сказал ему, но в ответ услышал лишь несколько слов: «Я дал клятву и умру с нею». Этот ответ Даниил понял. И мулла только развёл руками, обращаясь к Даниилу:

   — Русский воевода, ты можешь убить его, но он не скажет ни слова.

Мулла сложил на груди руки, нагнул голову и покинул избу. Степан заходил по избе, загорячился:

   — Воевода, дай его мне, он у меня заговорит!

   — Зачем? И так всё ясно.