Воевода

   — С чем приехал?

   — С благими вестями, Лукьяныч.

   — Идём же к батюшке, там и расскажешь.

Царь Иван Васильевич принял их без помех. Первым сказал своё слово князь Вяземский. Он был краток.

   — Милостью Божьей, царь-батюшка, сукин сын Алёша Адашев преставился, как тому и должно быть.

   — Господи, упокой его душу грешную, — отозвался царь и послал Вяземского к столу, где в кубках стояло вино, крепкая медовуха. — Причастись во благо с дальнего пути.

Афанасий поклонился и отошёл к столу. Настала очередь Григория докладывать царю. Он был тоже немногословен:

   — Наведался Данила Адашев ко мне. Тебя, батюшка, пытается найти, с челобитьем рвётся. За брата постоять намерен.

   — Пусть является, приму героя Крыма. Да правду про брата скажу. Он ведь на воеводство сам напросился. А для чего? Чтобы к литовскому князю уйти на службу. Не помешай я, так там бы давно был. Так я говорю?

   — Истинно так, батюшка.

   — На том и делу конец. Как явится, веди ко мне.

Так и было. Едва Даниил примчал с сыном в Александрову слободу и показался на дворе против царских палат, как навстречу ему выбежал Григорий Бельский.

   — Вот и славно, что приехал. А царь-батюшка здесь. Он, похоже, ни в Воскресенск, ни в лавру не ездил. Ты с сынком пойдёшь или один?..

   — С Тархом. Ему дядюшка за отца родного был, пока я в походах проводил годы.

   — Царь-батюшка и его примет. Полюбуется на твоего сынка.

Даниил и Григорий стояли на площади напротив царских палат, и Иван Васильевич смотрел на них через венецианское стекло. Когда Даниил с Тархом в сопровождении Григория вошли в царский покой, Иван Васильевич не сидел в кресле, а шёл навстречу Даниилу и руку протянул, как равному.

   — Поздравляю тебя, Даниил Адашев. Были по осени крымские послы в Москве, так сказали, что никогда Крымская земля так не сотрясалась, как от твоего вторжения в неё.

   — Спасибо, государь-батюшка, за лестное слово. Мы сделали всё, что могли.

   — Вы герои, истинно герои. — Глаза царя светились по-доброму. — Ну, говори, с чем пожаловал?

   — За братца порадеть приехал. Зачем его, царь-батюшка, в заточение упрятали?

   — Так на время, голубчик, на время. Пока не разберусь.

   — В чём же его вина, государь-батюшка?

   — Дошли до меня слухи, будто он винит меня за то, что я в Ливонию его сослал. А я не ссылал. Сам он напросился. Да и должно же ему воеводой побыть. Однако это не всё. Сказывают, что собирался он в Литву сбежать — вот я и пресёк...

   — Ложь всё это, царь-батюшка, оговорили его, — вмешался в разговор Тарх. — Мой дядюшка любит Русь и к её врагам никогда бы не убежал. Отпусти, ради Бога, его, царь-батюшка.

   — Смотри-ка, истинно в тебе адашевская кровь течёт. Так же отважен, — удивился царь. И посуровел: — Ну вот что: в царскую справу не лезь, отрок. И скажу тебе в поученье: бесстыжая ложь то, что говорят о наших мнимых жестокостях. Не губим сильных, их кровью не обагряем церквей Божиих. Сильные и добродетельные здравствуют и служат нам. — Царь положил руку на плечо Даниила. — Вот он, твой герой отец благоденствует. Казним одних изменников. И где же их щадят? Много опал, горестных для моего сердца. Но ещё более измен гнусных, везде и всем известных. Даже духовный отец Сильвестр предал меня. И потому помни, отрок возрастающий, доселе властители русские были вольны, независимы: жаловали и казнили своих подданных без отчёта. Так и будет! Говорю тебе в назидание. А ты, Даниил, прости царя, что сыну твоему сказал сурово. Ему ещё служить царю и отечеству, так пусть знает наперёд: измены не потерплю. И тебе мой совет: возвращайся в Вильян, не серди меня отлучкой со службы. — Царь повернулся к Бельскому: — Верно ли мной сказано, глава Разбойного приказа?

   — Верно, царь-батюшка.

   — Ну то-то! Так что, герой Крыма, отправляйся восвояси. Прямо из слободы. Нет тебе пока места в Москве.

   — Но, государь-батюшка... — хотел возразить Даниил.

   — Никаких «но» не потерплю! — перебил его Иван Васильевич. — Лукьяныч, смени ему лошадей, дай брашно и ноне же отправь в Вильян. Семь воинов дай в сопровождение с князем Вяземским. — И царь вышел из покоя.

Снаряжая Даниила в путь, Бельский сказал:

   — Ты бы, Даниил Фёдорович, оставил сынка здесь. Зачем ему в дороге маяться?

   — Спроси его, останется ли он.

   — Тебе решать.

   — Вот и решил: поедет со мной.

Бельский отступился, но пошёл к царю за советом.

   — Царь-батюшка, скажи на милость, как быть с Адашевыми? Герой Крыма не хочет оставлять сына в слободе.

   — И не надо просить. Поднял я их из гноища, пусть туда и уйдут. Видеть не хочу их никогда! — с надрывом и гневно сказал царь Иван Грозный. Он только что молился об «убиенной юнице» Анастасии и был зол на Григория, но обуздал свой гнев, сказал твердо: — Ты понял, что я тебе толковал?

   — Всё понял, батюшка.

Бельский ушёл. Он разыскал Афанасия Вяземского и передал ему слова царя: — Велено тебе ехать с Даниилом Адашевым, а до какой поры, сам смекай. Возьми семерых воинов. И главное — должок не забудь отдать. Я ведь помню, как он свалил тебя кулачищем.

   — Ладно, где наша не пропадала, сполна разочтусь, — ответил князь.