Вой

те, кто трахался исступленно и ненасытно с банкой пива с подружкой с сигаретами со свечкой и падал с кровати и трахался на полу и в прихожей и, сползая по стенке, видел божественную пизду и кончал, извергая последнюю сперму сознанья,

кто лизал клитор миллионам девчонок в дрожащих лучах заката, просыпался с красным лицом и снова лизал клитор заре, и светил своей задницей возле сараев и голый купался в пруду,

кто блядовал в Колорадо, в сотнях украденных джипов, Н. К., тайный герой этих стихов, ебарь, Адонис денверской[17] радости, сколько девочек ты перетрахал на пустырях в подсобках кафе на расшатанных стульях кинотеатров и в пещерах на вершине горы, сколько тощих официанток с задранными юбочками на обочинах, и вы, соллипсизмы бензоколоночных даблов и кусты родного села,

кто исчезал на широких, убогих экранах, растворялся в снах, внезапно будил Манхэттен, вылезал из подвалов, весь пропитанный бессердечным токаем и стальными кошмарами Третьей авеню[18], и ковылял на биржу труда,

кто целую ночь шатался в ботинках, залитых кровью, по заснеженным докам и ждал, когда Ист-Ривер[19] откроет двери в жарко натопленном доме с грудами опия,

кто создавал великие суицидальные драмы на жилых берегах Гудзона под голубым военным прожектором месяца, и чьи головы навсегда увенчает лавр забвенья,

кто питался тушеной ягнятиной воображения и переваривал крабов в вонючих канавах Бауэри[20],

кто рыдал над городскими романсами, тележками с луком и старой шарманкой,

кто ночевал в картонных ящиках под мостами и настраивал клавесины на чердаках,

кто харкал кровью на шестом этаже гарлемских трущоб, в ореоле туберкулезных огней и оранжевых ящиков богословия,

кто составлял ночами возвышенные заклинания, а наутро, лишь только забрезжит рассвет, понимал, что за чушь написал,

кто готовил завтрак из падали, легких, сердца, ножек, хвостов, борщи и тортильяс, мечтая о чистом вегетарианском царстве,

кто рылся под грузовиками с мясом, силясь найти хоть яичко,

кто выбрасывал с крыши свои часы, голосуя за Вечность вне Времени, и потом будильники падали им на головы десять лет кряду,

кто резал вены три раза подряд, но все три безуспешно, отчаивался и открывал антикварную лавку, где чувствовал себя таким старым и плакал,

сожженные заживо в своей простодушной фланели на Мэдисон-Авеню[21] среди взрывов свинцовых виршей, густого гула железных отрядов моды, нитроглицериновых воплей рекламный фей и горчичного газа хитрющих проныр-издателей, раздавленные бухими такси Абсолютной Реальности,

кто прыгал с Бруклинского моста[22] (и это сущая правда!), непризнанный и позабытый, навсегда исчезал в Чайна-тауне[23], в призрачных дымках супов, средь пожарных машин (ну хотя бы бутылочку пива!),

кто отчаянно пел из окна, выпадал из окна вагона метро, прыгал в блевотный Пассеик[24], набрасывался на нигров, орал на всю улицу, плясал босиком на осколках бокалов, разбивал пластинки с тоскливым немецким джазом 30-х, доглатывал виски и с ревом блевал в окровавленный унитаз, и стоны, которые их оглушали, и оглушительный свист паровозных гудков,

кто с ветерком громыхал по дорогам минувшего, чтоб навестить дружка в одиночке Голгофы или само воплощение бирмингемского[25] джаза,

кто мчался проселками четверо суток подряд, чтобы узнать, было ли у тебя виденье и было ли у меня виденье и было ли у него видение Вечности,

кто уехал в Денвер, кто умер в Денвере, кто вернулся в Денвер и напрасно прождал, кто смотрел на Денвер, кто думал, кто мучился в Денвере и все-таки уехал и обрел Время, и Денвер осиротел без своих героев,

кто стоял на коленях в оглохших соборах и молился о всеобщем спасении, и ничтожный кусочек его души достигал на миг просветленья,

кто бился лбом в тюремные стены и мечтал о немыслимых гангстерах с золотыми мозгами и с искрой божьей в сердцах и посвящал Алькатрасу[26] томные блюзы,

кто свалил в Мексику и сел на иглу на Скалистые Горы и поклонялся Будде в Танжер к мальчишкам на «Сазерн Пасифик»[27] к черному паровозу в Гарвард к Нарциссу в Вудлон к педикам или в могилу,

кто кричал, что радио всех зомбирует, кого проверяли на дурке, и судили, но отменили решение,

кто швырял картофельным пюре в профессоров, читавших лекции о дадаизме, а потом стоял на гранитных ступенях дурдома, наголо бритый, разглагольствовал о самоубийстве и требовал немедленной лоботомии,

и вместо этого получал бетонный удар инсулина, метразола[28], электрошока, гидротерапии, психотерапии, трудотерапии, пингпонга и амнезии,

кто, лежа в кататонии, опрокинул один-единственный символический теннисный столик, всерьез протестуя,

и через много лет вернулся, теперь уже вправду лысый, в жиденьком парике из крови, пальцев и слез, и влачил остаток бессмысленной жизни в палате восточной психушки,

зловонные коридоры Рокленда[29], Штата Паломников и Грейстоуна[30], мечущееся эхо бездомной души, раскачиваясь на полуночной одинокой качалке нежного царства дольменов, жизнь как кошмар наяву, окаменевшее тело, тяжелое, как луна,