Вояж

Один раз, решив, что Джек отлучился, Мэдди подняла трубку, чтобы позвонить Биллу, и услышала, что муж разговаривает с какой-то женщиной. Она немедленно швырнула трубку: подслушивать было не в ее правилах. Но в голове зароились всевозможные предположения. Джек не полез за словом в карман, когда объяснял, откуда взялась женщина на фотографии, сделанной перед танцевальным клубом в Лондоне, но в последний месяц очень отдалился от нее и почти перестал заниматься с ней любовью. Это отчасти стало для Мэдди облегчением, но не могло не вызвать недоумение. На протяжении всей супружеской жизни он проявлял к ней неутолимый сексуальный аппетит. А теперь как будто утратил интерес и вспоминал о жене только для того, чтобы обвинить в каком-нибудь прегрешении.

В сам День благодарения ей удалось позвонить Лиззи, а на следующий вечер – Биллу (Джек отлучился к соседям, чтобы поговорить о лошадях). Билл признался, что настроение было не ахти, зато катание на лыжах удалось на славу, праздничная индейка в компании детей – тоже. Мэдди и Джек жевали свою индейку одни, в каменном молчании. Когда она попробовала заговорить с мужем об их отношениях, он отмахнулся, приписав все ее воображению. Она-то знала, что воображение ни при чем: никогда еще она не была так несчастна, разве что когда ее колотил Бобби Джо. Происходившее сейчас мало отличалось от прошлого, разве что тиранили ее более извращенно, но не менее болезненно.

Когда они наконец сели в самолет, чтобы лететь домой, Мэдди испытала облегчение.

– Что это ты так радуешься? – спросил Джек с подозрением.

– Просто хочется домой, – коротко ответила она. Ей в отличие от него не хотелось ссориться.

– Наверное, в Вашингтоне тебя кто-то дожидается, Мад? – не унимался он. Она в отчаянии посмотрела на него.

– Никто меня не дожидается, Джек, ты же знаешь.

– Теперь я ничего о тебе толком не знаю. Но узнаю, если захочу.

Она не ответила, чтобы не нарваться на грубость. Молчание было наилучшим выбором.

На следующий день, отработав свои эфиры, Мэдди отправилась на встречу женской группы, как обещала доктору Флауэрс. Она сделала это помимо воли, боясь, что на занятии ей станет еще тоскливее. Джеку она сказала, что идет на заседание комиссии первой леди. Вероятно, он ей не поверил, но спорить не стал, потому что у него были свои планы – деловая встреча после работы.

Когда Мэдди пришла по адресу, где собиралась группа, ей стало не по себе. Это было обветшалое здание в плохом районе; она уже не сомневалась, что окажется среди опустившихся, вечно жалующихся горгулий. Но с удивлением обнаружила, что ошиблась: жертвы домашнего насилия были в джинсах и в деловых костюмах, одни молодые, другие постарше, некоторые хорошенькие, остальные с обычной внешностью. Большинство выглядели умницами, красоте некоторых можно было даже позавидовать. Руководительница группы с теплотой посмотрела на Мэдди.

– У нас принято обращаться друг к другу по именам, – объяснила она. – Если мы узнаем старых знакомых, то не показываем этого. Мы не здороваемся, встречаясь на улице. Мы никому не рассказываем, кого видим и что слышим. То, что говорится здесь, остается в этих стенах. Нам важно чувство безопасности.

Мэдди согласно кивнула.

Сидя в вытертых креслах, женщины по очереди назвали свои имена. Большинство, видимо, были знакомы по прежним посещениям группы. Руководитель объяснила, что обычно на занятия ходят два десятка женщин, иногда больше, иногда меньше. Группа собиралась дважды в неделю, отсутствие на занятии никак не каралось. В углу стояла кофемашина, некоторые принесли печенье.