Войди в каждый дом (книга 1)

«Как ухватиться за основное звено, чтобы вытащить всю цепь? — следя за полетом рыжего коршуна, распластавшегося над жесткой щетиной стерни, думал Пробатов.— На что обратить главное внимание? Кадры? Материальная заинтересованность колхозников? Более интенсивная производительность труда? Инициатива и тесно связанное с нею широкое и свободное планирование, которое должно расковать неизвестные нам резервы и возможности? Или все это вместе взятое есть лишь производное от чего-то более важного, чего я пока еще не в состоянии уловить в сложной, не лишенной жгучих противоречий жизни, незнание и непонимание чего помешало нам в свое время увидеть и понять наши упущения и ошибки и ликвидировать их в самом зародыше? За несколько лет мы, несомненно, вытянем наше сельское хозяйство из прорыва, гораздо тяжелее будет восстановить не телятники и свинарники, а доверие к нашим словам у этих доярок и у такого человека, как Яранцев... Водь если из года в год, несмотря на все посулы, они ничего не получали на трудодень, то разрушалось не одно хозяйство, а одновременно происходило что-то с душами людей...»

—  А все-таки, Иван Фомич, мужик этот хлюст порядочный! — неожиданно прервал его раздумье сидевший позади в машине Васильев, и Пробатов досадливо поморщился: он не выносил, когда люди судили о чем-либо с маху.

Васильев был постоянным спутником Пробатова во всех поездках, и, как все другие секретари обкомов, Пробатов в шутку называл охраняющего его человека «комиссаром». Было время, когда он сильно раздражал его, даже мешал думать, когда шаркал за спиной своими сапожища-ми сорок пятого размера. Но постепенно Пробатов к нему привык, и теперь даже ночью, ложась в постель, он иногда не мог отделаться от наваждения, что его «комиссар» находится где-то рядом. Однако Васильеву нужно было отдать должное — он умел быть ненавязчивым и почти незаметным. От него исходили спокойная, уверенная сила и то избыточное здоровье и жизнелюбие, которое так ободряюще действует на других людей. Пробатов временами даже забывал о его присутствии, если тот не напоминал о себе, как сейчас, каким-нибудь неуместным замечанием,

—  Какой мужик? — спросил Пробатов.

—  Я о том, который наводил на всех критику!

—  А вы разве знаете его? — холодно поинтересовался Пробатов.

—  Да его сразу видать — какой он! Я таких партизанов чутьем беру...

—  Ну, ну,— сказал Пробатов.—А не кажется ли вам, что там все обстоит гораздо сложнее?

Васильев молчал, в скошенном зеркальце Пробатову было видно его выбритое до розового лоска лицо, полное официальной почтительности и уважения.

«И откуда у нас эта категоричность и безапелляционность, когда мы судим о людях, да еще по первому впечатлению! — думал Пробатов.— Не успели увидеть человека, поговорить с ним пять минут, и уже готово — раз,   и навесили на него ярлык! И получается, что иногда ненастырный, не лезущий в глаза работник ходит у нас в неспособных, а пролаза и проныра, который всегда под руками и всегда готов выполнить любое, даже ошибочное наше распоряжение, пользуется самым большим доверием. Уж этот слова против не скажет!.. Не потому ли нам часто приходится иметь дело с одними и теми же людьми, которых мы сами возвели в разряд незаменимых, хотя их, может быть, давно пора заменять более достойными и способными   работниками...    Ведь   такими   поверхностными представлениями о людях мы, по существу, отгораживаемся от широкого и многочисленного актива, потому что куда удобнее работать с ограниченным кругом в десяток человек, чем изо дня в день искать новых людей, открывать в незаметном и скромном труженике даже им самим не подозреваемые способности...»

Не потому ли почти на всех областных и районных совещаниях всегда мелькали одни и те же лица, выступали одни и те же наскучившие всем «штатные» ораторы? Все настолько свыклись с ними, что обычно заранее знали, о чем они будут говорить, не чаяли услышать ничего нового и, однако, с непонятным равнодушием мирились и с потерей дорогого для всех времени, и с этим выматывающим душу пустословием.

«А потом мы удивляемся, почему все идет не так, как бы нам хотелось,— размышлял Пробатов.— Ведь мы не доводим наши мысли, наши начинания до каждого человека, чтобы он сам мог поразмыслить обо всем, загореться новым делом. Нить, связывающая нас с большим коллективом, нередко рвется где-то уже в районе, куда вызывают для очередной накачки председателя и парторга. Возвратись,

они в лучшем случае расскажут о том, что слышали, бригадирам, а то и мимо ушей пропустят, и, несмотря на большую шумиху, все глохнет. Надо решительно увеличивать актив, а может быть, вообще нужно отказаться от этого    • слова, заранее определяющего   некий   узкий,   избранный круг людей. Стучаться в каждую дверь, хорошо знать каждого человека, иначе нам не справиться со всем тем, что требует сегодня от нас партия! И любой руководитель, как бы он ни был одарен и прозорлив, не поняв этого главного, может оказаться в положении человека, пытающегося вычерпать море ложкой».