Он еще не понимал, что таил в себе ее нежданный приход: то ли непоправимую беду, то ли... Он смотрел на нее,но дыша, страшась выговорить слово и нечаянно спугнуть, оттолкнуть от себя навсегда. Свет, косо падавший из окна на крыльцо, делал почти неузнаваемым его бледное, застывшее, как гипсовая маска, лицо.
— А я думал, ты не придешь,— торопливо заговорил Анохин, точно стараясь задержать ее ответ, нелепо взмахивая руками, как бы отгоняя от себя снежинки.— Сижу читаю, и ты прямо как по сердцу стукнула!..
Он топтался на крыльце, непривычно суетливый, что-то бормотал, и ему даже не приходило в голову пригласить ее в дом.
— Мы что же, так и будем здесь стоять? — спросила наконец Ксения и улыбнулась с тихой грустью.
И Иннокентий вдруг понял все. Ловя ее холодные мокрые руки, он крикнул:
— Я просто не верю... Я схожу с ума!.. Нет, послушай, неужели это наяву?..
Уже не дожидаясь ответа, он потянул ее за собой. Позади, как выстрел, лязгнул замок, и, слушая дурманящий, обжигающий шепот Иннокентия, Ксения удивлялась тому, как легко, безропотно и равнодушно подчиняется; ему во всем.
Давно пора было брать чемоданы и спускаться к подъезду, где его, вероятно. Уже ждало вызванное такси, но Мажаров почвму то медлил.
Он несколько раз обошел свою опустевшую холостяцкую квартиру, проверяя, не забыл ли что-нибудь второпях, но, хотя все вроде было уложено, чувство странного душевного беспокойства не покидало его. Может быть, причиной всему была эта комната, ставшая вдруг неуютной, заброшенной, словно он и не жил здесь никогда и еще вчера не веселился с друзьями, провожавшими его в далекий путь...
«Хорошо, что я уговорил их не ходить на вокзал,— подумал он, останавливаясь у широкого окна и глядя с высоты пятого этажа в глубокий колодец двора, освещенный окнами многих квартир.—Вряд ли можно в вагонной сутолоке, на людях сказать друг другу больше, чем мы высказали вчера за бутылкой випа!»
Стекла были усыпаны матовыми бисеринками дождя, почти невидимого в синих сумерках. В потоках падавшего из окон света он оседал и клубился, как легкий туман, казалось, и сам дом, как океанский пароход, плывет куда-то сквозь сумеречную мглу...
Впрочем, не все ли равно, какая погода здесь будет завтра. За ночь колеса вагона отсчитают не одну сотню километров, и он проснется уже далеко за Рязанью.
Удивительное что-то происходило с ним с тех пор, как он решился навсегда оставить Москву. Он не знал, что ожидает его в деревне, не знал даже, что будет там делать, и все-таки испытывал какое-то отрадное обновление, словно то, чем он жил эти годы, было временным, преходящим, а подлинно настоящее наступало лишь теперь. Он истомился и изныл душой, пока целый месяц разрешались всякие формальности, и готов был махнуть рукой на всю эту волокиту и самовольно отправиться в 'любой захудалый колхоз, чтобы после четырех лет канцелярской суеты увидеть наконец, что твоя работа кому-то нужна и приносит каждодневную пользу...
Когда, кончив Тимирязевку, Мажаров получил направление в Министерство сельского хозяйства, он не скрывал своей гордости, что удостоился чести трудиться в таком высоком учреждении. Он составлял справки для руководителей главка, участвовал в разработке всевозможных инструкций и рекомендаций и был непоколебимо убежден, что делает чрезвычайно ответственное, государственной важности дело. Он но сомневался в том, что все бумаги, над составленном которых он корпел в прокуренной помните своего отдела, не только необходимы, но что бей них и колхозах просто не будут знать, что нужно делать, и и конечном счете сама жизнь не сможет развиваться так, как задумано свыше, с той глубиной проникновения в будущее, которым жила вся эпоха.
Он не был ни наивным, ни тупым, чтобы не видеть, как живут люди в отсталых колхозах. Бывая в командировках, он наблюдал и нужду, и явную запущенность многих хозяйств, но всякий раз, когда его начинало терзать сомнение, что все идет как-то не так в сельском хозяйстве, он тут жо находил неопровержимые причины — ведь была война с ее неисчислимыми жертвами, разрушенными дотла городами, заводами, и мы просто вынуждены временно мириться и с этой нуждой, и со всеми недостатками. Разве можно было допустить, что «наверху» не осведомлены о том, что делается в деревне? Ему, как и многим, почему-то казалось, что больше всего он способен помочь захудалым колхозам, раскрывая перед ними опыт передовых и сильных хозяйств. Поэтому, отправляясь в длительные командировки, он старался бывать в хороших, богатых колхозах, заранее полагая, что в слабых он не найдет для себя ничего поучительного. Ведь и на коллегиях министерства, где он частенько присутствовал, слушали обычно выступления только известных и знаменитых в стране председателей колхозов, директоров показательных МТС. В те времена никому как-то не приходило в голову пригласить на заседание руководителя какого-нибудь бедного колхоза и разобраться во всех его нуждах.