Воин Доброй Удачи

Без правил лины – смерть.

Военный принцип нансуров

Весна, Новой Империи Год 20-й (4132 год Бивня)

«Длинная Сторона»

И на залитых солнечным светом дорогах в глазах Шкуродеров все еще мелькали тени Кил-Ауджаса. Образы утраченных друзей. Виделись отблески кошмаров.

Двух дней не минуло с тех пор, как они бежали из покинутой подземной обители. Там, в глубине, царило безумие, и для скальперов оно значило больше трофеев. Поредевшие ряды после нападения шранков. Бегство по подземным серпантинам до самого обрыва в Преисподнюю. Теперь их было не узнать, хотя за плечами большинства был не один сезон охоты за скальпами нечисти в погоне за Священной Наградой. Их сердца, исполосованные шрамами, разбиты. Они шли, истекая кровью, по горным кручам и лесным чащобам. Но при всей горечи были исполнены благодарности. Нежные ветры несли поцелуи благословения. Тень веяла прохладой. Дождь освежал. Каждый кусочек чистого неба дарил маленькую радость.

Слишком немногие из них сохранили присущую скальперам стойкость, как казалось старому колдуну. Если и остались какие-то Правила держать удар, то они откроются по пути.

Отряд все еще возглавлял Капитан. Теперь его повадки выглядели закоснелыми, непроницаемыми и жестокими. Айнонийский наряд, и раньше изодранный, теперь превратился в грязные лохмотья. Щит, закинутый за спину, был весь испещрен царапинами и сколами. И его авторитет, как и все остальное, преобразился в этом походе, перейдя в новое качество. Удары судьбы расставили всех на свои места.

Сарл был ярким тому примером. Когда-то первый глашатай Капитана, теперь он плелся в хвосте их потрепанных рядов, не отрывая глаз от неверно ступающих ног и поминутно ощупывая струп на щеке. То и дело из его горла вырывался резкий, хриплый смех, который выбивал других из монотонного забытья. Он без умолку бормотал, ни к кому не обращаясь, бессмысленный вздор о видениях Ада. Пару раз за день что-то выкрикивал о Сокровищнице.

– Вот уж Удар так Удар! Да уж! Да!

На Капитана он поглядывал с неприкрытым ужасом.

Если разбитый отряд и сохранял какую-то выдержку, то только благодаря Галиану. Везучий нансур вышел после Кил-Ауджаса почти невредимым, что сыграло ему на руку. Если не брать в расчет солдат, никто не относился к везению так серьезно, как скальперы. Галиан вместе с Поквасом и Ксонгисом образовали ядро избранных, некое подобие здравомыслящей элиты в отряде. Советуясь друг с другом, они обрели новый авторитет. Когда Капитан предлагал тот или иной курс действий, глаза Шкуродеров обращались к группе этих нансуров. И почти во всех случаях Галиан, не торопясь говорить, кивал головой в знак согласия: он был не настолько глуп, чтобы перечить Капитану.

А Капитан, в свою очередь, также не спешил провоцировать разногласия.

Ксонгис, как всегда, вырвавшись вперед, когда все за исключением Клирика едва передвигали ноги, рыскал по сторонам в поисках добычи. От его удачливости зависела общая судьба. Поквас, у которого вся голова была покрыта сгустками запекшейся крови, не осмеливался отходить далеко от Галиана. Каждый вечер, устраиваясь на ночлег, они втроем садились отдельно от остальных и, поедая куски мяса, приготовленного магическим образом, о чем-то тихо переговаривались. Ксонгис беспрестанно взглядывал по сторонам, поглаживая жиденькую жеккийскую бородку, его миндалевидные глаза изучали окружающих, даже когда он говорил или слушал своих соратников. Смеялся он редко. Поквас то и дело хватался за свой тальвар и порой бормотал молитвы. А в голосе слышался надрыв – того и гляди устроит какое бесчинство, будто пьяница, обиженный на весь мир. Порой он разражался взрывами хохота. Галиан всегда садился между ними, хоть в их маленьком треугольнике и не было центра. Бывший колоннарий вечно скреб щетину на подбородке. Он не упускал ни одной мелочи, присматривая за скальперами, и в глазах его читалось напряжение, как у встревоженного отца. Смеялся он негромко.

Неизвестно, по каким соображениям, но Сома и Сутадра оказались вне этой сложившейся группы. Сухощавый кианиец, Сутадра держался молчаливо и настороженно, как и прежде, только, пожалуй, еще напряженнее. Словно был готов вот-вот услышать признание убийцы любимой жены. На Сому все эти события повлияли меньше всего, он единственный был склонен говорить и действовать по-прежнему. И по правде говоря, нильнамеши-аристократы казались подозрительно невозмутимыми.

Ничто не должно было остаться прежним после Кил-Ауджаса.