Воин сновидений

– Это же… это… – Танька гневно помотала указательным пальцем. – Пропадет «Мелиса» – все цеха по ее производству закрываются, люди остаются без работы. А что будет с производителями пищевых красителей, вкусовых добавок, из которых ее делают? А немедленное падение ценных бумаг на Нью-Йоркской фондовой бирже – у них и так с долларом проблема, ты им хочешь еще с супчиком подгадить? Понимать надо… А то темная, ей-богу, как предки наши, ведьмы деревенские! Те тоже додумались – в одно из давних явлений вырода льда ему сунули! И решили, что всех обдурили!

– А на самом деле что? – только и смогла выдохнуть потрясенная отповедью Ирка.

– Глобальное потепление – вот что! В мире вообще нет ничего совсем ненужного – раз уж оно появилось, значит, должно быть! – Танька остановилась, будто сама вдруг усомнившись в собственных словах. – Хотя… Может быть… – в ее глазах появился фанатический блеск. – Люди, я, кажется, знаю, что ему скормить! – переводя сияющий взгляд то на Ирку, то на здухача, восторженно прошептала она.

Ирка невольно затаила дыхание – неужели Танька нашла решение?

– Налоговых инспекторов! – выпалила Танька. – Быстренько находим трех налоговых инспекторов и скармливаем выроду! Мой папа будет просто счастлив!

– С ума сошла?! – теперь пришла очередь возмущаться Ирке. – Во-первых, налоговые инспекторы тоже люди! Разве можно их всякой нечисти в пасть совать? А во-вторых, кто-то только что рассуждал про взаимосвязь экономических процессов.

– А что такого?..

– А то! Одни продают растворимый супчик и богатеют, другие покупают супчик и наживают гастрит. Налоговые инспектора забирают часть денег у первых и отдают их врачам, которые будут лечить вторых, чтобы те не клеили ласты и продолжали покупать растворимый супчик, а «Мелиса» продолжала богатеть, даже несмотря на то, что налоговые инспекторы…

– Ладно-ладно… – с явным раздражением в голосе Танька поспешила прервать подругу, которая так виртуозно уделала ее на ее собственном экономическом поле. – Тогда я не знаю! Других идей у меня нет!

– Будем дожидаться, пока он сам чего-нибудь выцыганит? – выдохнула Ирка, глядя с крыши на вырода, подкатывающегося к машинам с картошкой.

Запрокинув оставленную на виду голову так, что приплюснутый затылок касался спинки инвалидной коляски, вырод что-то говорил орудующей на машине с картошкой краснощекой, тугой, замотанной в пуховый платок девахе. Судя по плаксивому выражению дебильной физиономии – опять клянчил, на этот раз картошечки. Деваха скользнула по нему мимолетным взглядом – и ее широкие брови жалостливо дрогнули. Она коротко кивнула попрошайке – подожди, мол – и принялась насыпать в грязную пластиковую миску картошку! Вырод жадно тянул тощую шею, не сводя полных мучительного нетерпения глаз с продавщицы – тонкий острый язык мусолил по губам, спрятанные головы нервно шевелились под байковым одеялом.

Приподняв на вытянутых руках тяжелую миску, деваха… шмякнула ее на весы. И принялась орудовать гирьками.

– Вырод у нее картошку на вес попросил? Ровно пять кило? – вглядываясь в гирьки, пробормотала Ирка.

– Ему бы и трех картофелин хватило – по одной на голову! – озадаченно пробормотала Танька.

Деваха тем временем сняла миску с весов… и высыпала картошку в подставленную сумку покупателя. С искривленных губ вырода сорвался сдавленный стон. Деваха успокаивающе махнула ему рукой – дескать, не забыла про тебя, не плачь! Пока покупатель отсчитывал деньги, она запустила ладонь в карман своей мешковатой куртки и с высоты грузовика на измученного ожиданием вырода… пролился ручеек мелочи!

Уродец взвыл. Вынырнувшие из-под одеяла хиленькие ручонки замолотили во все стороны. Разлетевшиеся монеты шрапнелью ударили по покупателям и продавцам. В толпе послышались испуганные крики, люди шарахнулись прочь от бьющегося в инвалидной коляске калеки. Но навстречу им тут же хлынула толпа привлеченных криком и воем любопытных. Словно взбесившись, коляска завертелась на месте. Скорчившийся на сиденье вырод трясся, как в припадке. Скрытые под одеялом головы дергались и метались, единственная нога судорожно молотила по подножке коляски, а тонкие паучьи пальцы все хватали накиданные ему за день монетки и швыряли, швыряли! Блестящие кружочки металлическим конфетти осыпались в ноябрьскую грязь. И над всем этим стоял страшный трехголосый вой, полный лютой ненависти и голодного отчаяния.

– Чего это он? – громко спросила деваху ее соседка-торговка. – Чего убогий завывает?

Деваха, испуганно застывшая на фоне заполонивших кузов грузовика холмов картошки, отняла ото рта ладони и зачастила, стреляя на все стороны блестящими от страха глазами:

– Ой, божечки, та шо ж я, убогого обижу? Голодный, есть просит – не картошки ж ему сыпать? Где он ее варить будет? Я ему мелочи и натрусила, говорю, колбаски себе купи… А он как забьется, как завоет и ну кидать – страх!

– Он тут давно крутится! – загалдели от прилавков другие торговцы, которым странный нищий уже намозолил глаза. – Есть просит, а денег не берет!