Война и причиндалы дона Эммануэля

Машины поелозили в вязкой грязи, с огромным трудом развернулись и двинулись к Вальедупару; вода остановилась в пятидесяти километрах от города и постепенно спала.

Власти не стали объявлять чрезвычайного положения и не устроили спасательных работ. С точки зрения правительства, стихия справедливо погребла и предала забвению мятежников.

На вершине холма Педро спросил Аурелио:

– А что с Кармен? Неужто затопило?

– Нет, – ответил Аурелио. – Мы живем на возвышенности, вон там, по ту сторону. Туда вода не дошла. Кармен думает, что погиб я, но вот вернусь, и она увидит, что я не погиб.

Педро смотрел на огромное озеро, такое безмятежное в лунном свете, и почесывал за ухом кошку, что терлась мордочкой о его щеку.

– Повезло, что мы там не оказались.

– Повезло, что я был с вами и прислушался к животным, – раздраженно заметил Аурелио.

К ним подошел Хосе и молча постоял рядом.

– Плакали мои денежки, – сказал он через некоторое время. – Подумать только, заплатил дону Рамону за пристойные похороны и три поминальные службы!

– Не горюй! – ответил Педро. – Думаю, отец Гарсиа обслужит тебя бесплатно, так что получишь ты и похороны, и три панихиды на всю сумму и по полной программе.

Хосе покивал, вникая в логику охотника.

– Но все же, – прибавил Педро, – больше будет проку, если скормить тебя моим собакам. Ты как насчет этого, приятель?

33. Экономическое чудо и парк «Инкарама»

Порой в сравнительно бессильных и нищих странах вдруг появляются великие провидцы, что разочарованы и оскорблены краткостью человеческой жизни и стремятся к звездам от себя лично и от имени своего народа. Они словно кричат с горных вершин: «Взгляните, как могущественны наши мечты! Узрите рождение Величия!» Бывает, рождаются сразу два таких человека, и тогда миру остается лишь трепетать. В нашем случае этими двумя оказались министр экономики, доктор Хорхе Бадахос и столичный мэр Рауль Буэнаноче; деятельность их, пускай напрямую и не связанная, шла на удивление параллельно.

В то время у Президента только-только появились поводы для оптимизма насчет экономической ситуации в стране. Городские террористы чудесным образом исчезли; до Президента доходили слухи, что их тайно истребили военные, но Президент был доволен, что открытые им мосты не взлетают на воздух на следующий же день, а перебои в энергоснабжении вызываются не взрывами, а старой доброй некомпетентностью. Его радовало также, что во время недавней всеобщей забастовки необъяснимо пропали многие профсоюзные лидеры; их преемники скромнее требовали повысить заработную плату в возмещение инфляции, достигшей двухсот процентов. Президент благословил аресты сотен забастовщиков за нарушение общественного порядка, а генерал Рамирес любезно предоставил большое количество солдат в штатском, которые внедрялись в отряды забастовщиков и подстрекали к насилию. При малейшем поводе являлись полицейские с дубинками и водяными пушками, пускали рвотный газ, и забастовщики немилосердно блевали, а их тем временем вымачивали до нитки водой и лупили дубинками по головам. Рабочие, познав на собственном опыте, каково лежать в мерзкой луже рвоты, когда тебя нещадно молотят, по понятным причинам, стали терпимее воспринимать неуклонное падение уровня жизни, и порядок в промышленности был более или менее восстановлен.

Партизаны в горах и джунглях не доставляли Президенту особых хлопот. По стране он не ездил и не собирался; его совершенно не трогало, чем там заняты грязные неграмотные крестьяне, коль скоро они не приближаются к столице. С теми же, кто приезжал в город и обустраивался в трущобах по окраинам, он расправлялся, приказывая полиции сжигать картонные лачуги, грузить крестьян в грузовики, вывозить и вышвыривать где-нибудь подальше.

Появилась возможность развивать экономику, и Президент поручил доктору Бадахосу совершить чудо. Тот руководил Государственной нефтяной компанией и председательствовал в Совете свободной торговли. У него имелись широкие связи в международной банковской системе, он закончил Итон, был снобом и англофилом. Докторскую степень по экономике он защитил в Гарварде, стал абсолютным приверженцем фридманской теории монетаризма[54] и верил, что в атмосфере конкуренции рыночные силы стабилизируют цены и инфляцию.