Вернувшись в штаб-квартиру, я узнал, что как 65-я, так и 71-я дивизия 20-го корпуса форсировали Дунай, одна к востоку, а вторая к западу от Регенсбурга. Они встретили весьма незначительный отпор – противостоявшие им части не располагали артиллерией и вели огонь лишь из стрелкового оружия – и продвигались очень успешно.
На участке 12-го корпуса 11-я бронетанковая дивизия находилась в десяти километрах от границы с Австрией. Один батальон 90-й дивизии приближался к Хаму с намерением закрыть ведущий [261] к городу перевал в тылу 11-й бронетанковой дивизии, поскольку постоянно циркулировали слухи о намерениях 11-й бронетанковой дивизии немцев ударить в тыл нашим танкистам.
Один немецкий офицер явился к командиру 26-й дивизии и сообщил генералу Полу, что на Дунае стоят на якоре пять барж и что, если в них попадут наши бомбы или снаряды, все живое в радиусе тридцати километров будет уничтожено. Пол велел офицеру отправиться обратно, выставить у барж охрану и дожидаться прибытия наших солдат, что и было исполнено. Пол также предупредил командование авиачастей, дабы исключить случайные бомбардировки барж на реке. Как позже выяснилось, на баржах находились емкости с отравляющим газом.
Это напомнило мне историю, рассказанную одним пленным немцем. По его словам, две сотни бойцов войск СС, все до одного воспитанники «Гитлерюгенда»{236}, прошедшие особую подготовку как подрывники и моряки, получили особое задание. Им предстояло взорвать новую бомбу из свинцовой пыли – таково было кодовое название атомной бомбы – с целью уничтожить все живое в Германии. Узнав о выпавшей им чести, восемьдесят из тех двух сотен молодых людей отказались выполнять задание и были уничтожены, или же остальным членам группы так сказали. Сто двадцать парней получили возможность принять участие в операции.
Пролетевший низко над землей самолет сбросил бомбу. Затем парням завязали глаза и в течение часа везли куда-то на грузовиках, потом повязки сняли и велели осмотреть место взрыва. Везде лежал снег, но в ареале, где проходил эксперимент, он растаял, более того, мелкие камни были стерты в порошок, крупные расколоты, а все деревья вырваны с корнем и испепелены. Они заметили, что преградой в зоне поражения стала большая гора – по другую ее сторону следы взрыва не отмечались. Тот же военнопленный уверял, что в окрестностях Зальцбурга находился подземный ангар, где содержалось сто восемьдесят самолетов, каждый из которых был снаряжен такой бомбой.
Во всем этом, безусловно, интересном рассказе сомнительными казались две вещи. Во-первых, генерал Дуллитл заметил, что самолет не мог сбросить такую штуковину с малой высоты, а во-вторых, вызывала подозрения чересчур хорошая осведомленность пленника. Позднее, когда мы вошли в Зальцбург, мы не нашли следов чудесного ангара и ни одного из ста восьмидесяти смертоносных самолетов.
В тот день я впервые посетил центр Нюрнберга, это было тяжкое зрелище. Старинный город со средневековыми стенами лежал [262] в руинах – пожалуй, такого кошмара мы еще не видели, хотя миновали множество разрушенных городов. Наша авиация была тут ни при чем, поскольку наступавшему на данном направлении 15-му корпусу Седьмой армии хватило артиллерии, чтобы заставить немцев бежать из Нюрнберга.
27 апреля мы с Кодменом полетели в штаб-квартиру 20-го корпуса в Питтерсберге, где я в торжественной обстановке вручил генералу Уокеру трехзвездную инсигнию. Он не хотел надевать звезды до тех пор, пока не получит подтверждение сената о своем повышении. Я решил поддразнить его, сказав, что он, наверное, в чем-то грешен и боится наказания свыше. Лично я никогда не ждал никаких подтверждений и надевал новые знаки различия, как только узнавал, что бумаги на представление поступили к президенту.
Вместе с Уокером мы отправились к востоку от Регенсбурга и по наведенному саперами мосту переправились через Дунай. Большого впечатления он на меня не произвел – так мутная грязная речушка. Однако рядом с мостом мы увидели несколько барж, груженных различными узлами подводных лодок.
Потом мы полетели в штаб-квартиру 12-го корпуса и имели беседу с генералом Ирвином. 11-я бронетанковая дивизия перешла границу с Австрией, а 90-я и 26-я дивизии приближались к ней. Ирвина тем не менее беспокоил не полностью прикрытый 5-м корпусом{237} фланг Первой армии, которая заняла позиции в соответствии с планом Брэдли. Я дал разрешение Ирвину остановить 11-ю бронетанковую на денек-другой для передышки, поскольку за последний месяц дивизия находилась вне зоны боевых действий только четыре дня.
86-я и 99-я дивизии 3-го корпуса успешно форсировали Дунай, а 14-я бронетанковая еще находилась в процессе перехода реки.
Командиры 3-го и 20-го корпусов, грамотные и прекрасные военные, явно старались отличиться и обойти один другого.
12-й корпус в этом соревновании участвовать не мог, поскольку на его участке дороги находились в отвратительном состоянии и ему приходилось продвигаться лишь дивизионными колоннами, что влекло за собой вполне понятные трудности.