Война, какой я ее знал

Я отправился немедленно, взяв с собой генерала Гэя, которого высадил на берегу с приказом проводить в путь экипажи амфибий, готовившихся к операции. Затем я поехал в штаб-квартиру 3-й дивизии, [316] которая находилась в зоне, частично простреливаемой неприятелем. Траскотта, очень способного и решительного офицера, я нашел страдающим от сильного утомления, чем и был обусловлен его скептицизм в отношении операции. Я приказал ему выполнять приказ и предупредил, что, если операция сорвется, я приму на себя ответственность за неудачу, если же дело выгорит – все лавры достанутся командиру, то есть Траскотту.

Затем я позвонил генералу Брэдли и сказал то же самое ему. Обоим я сказал, что полностью им доверяю и потому возвращаюсь к себе в штаб-квартиру. Оставшись, я бы продемонстрировал им свое недоверие. Мне пришлось провести беспокойную ночку, главным образом из-за обстрелов противника, правда безрезультатных. Вскоре после утренней побудки позвонил дежуривший в ту ночь полковник Харкинс и сообщил, что атака амфибий увенчалась полным успехом.

Даже когда ты полностью доверяешь людям, – а в описываемом случае я полностью доверял тем двум офицерам, – нелегко отдавать приказ провести операцию, если ни тот ни другой не верят в успех.

XIX

Во время наступления на Тройну я отправился на машине в штаб-квартиру генерала Брэдли, руководившего действиями войск на данном этапе вместе с генералом Лукасом. По дороге я увидел полевой госпиталь в долине и решил сделать остановку, чтобы поговорить с ранеными. В том госпитале находилось особенно много тяжелых – наверное, человек триста пятьдесят, – мужественно переносивших страдания. Все они верили в успех операции и хотели, чтобы их товарищи поскорее завоевали победу.

Уже уходя, я заметил сидевшего на ящике возле перевязочной солдата и обратился к нему:

– Что с тобой, сынок?

– Ничего, – ответил он, – просто не могу, и все.

Я поинтересовался, что он имеет в виду, и он сказал:

– Не могу… не выношу, когда в меня стреляют.

– Ты хочешь сказать, что просто отлыниваешь от службы? – переспросил я.

Он разразился рыданиями. Увидев, что он в состоянии истерики, я ударил его по лицу своими перчатками, приказал встать и вести себя по-мужски. Он успокоился. В действительности же в тот момент он мог считаться самовольно покинувшим поле боя.

Уверен, что в данном случае поступил правильно, и, имей другие офицеры смелость поступать таким же образом, постыдная практика увиливать от боя по причине «усталости от войны», прикрывая свою трусость медицинской терминологией, могла бы быть сведена на нет. [317]

XX

28 июля 1944 г. генерал Брэдли поставил меня в известность, что Третья армия будет готова вести боевые действия в полдень 1 августа и что я пока могу принять под свое командование 8-й и 15-й корпуса. Во второй половине дня 29-го к югу от Кутанса я нашел остановившуюся на дороге бронетанковую дивизию, штабисты которой изучали карту на предмет выбора лучшего места для форсирования реки, чтобы затем наступать на Гранвилль. Бросив взгляд на карту, я увидел, что река находится в нескольких километрах, и отправился произвести рекогносцировку. Я обнаружил, что глубины в реке всего полметра, а защищает брод один мазила-пулеметчик, который и рядом со мной попасть не мог, не то что в меня.

Вооруженный собранной информацией, я отправился к командиру дивизии и поинтересовался у него, почему он не переправляется через реку. Он ответил, что не знает, высок ли уровень воды, а кроме того, полагает, что река хорошо охраняется. Я в очень нелестных выражениях объяснил ему ситуацию и велел пошевеливаться, что он и сделал. С этого момента дивизия зарекомендовала себя как одна из самых отчаянных в Третьей армии, хотя иногда все же нуждалась в придании ей некоего изначального ускорения – хорошего пинка.

XXI

После ужина 31 июля 1944 г. мы с генералом Гэффи и полковником Харкинсом поехали в штаб-квартиру 8-го корпуса, где я сказал его командиру генералу Мидлтону, что утром принимаю Третью армию. Он обрадовался и сообщил, что готов наступать, поскольку вышел на заданный рубеж – реку Селюн. Я поинтересовался, форсировал ли он эту водную преграду, и услышал в ответ: «Нет». Тогда я заметил Мидлтону, что история знает массу случаев, когда полководцы проигрывали войны только потому, что вовремя не оказывались на нужной стороне реки, и приказал ему переправляться. Он возразил, ссылаясь на то, что ниже Авранша по течению нет целого моста.

Пока мы обсуждали все проблемы, связанные с переправой, по телефону сообщили, что один мост все же существует, хотя он и несколько поврежден, более того, 4-я бронетанковая дивизия захватила плотину к востоку от Авранша. По ней войска тоже могли пройти. Я распорядился о выступлении 8-го корпуса ночью, что и было исполнено. Я вовсе не критикую генерала Мидлтона – он выдающийся полководец и прекрасный солдат, однако, как показывает практика, даже таким людям в критический момент бывает нужен небольшой толчок. Не сумей мы обеспечить плацдарм на другом берегу, все наша операция оказалась бы под угрозой. [318]