Война, какой я ее знал

Высшее начальство сообщило мне, что аккредитованный при Третьей армии журналист по фамилии Дрисколл[228] написал статью, в которой утверждал, будто продвижению Третьей армии помешала Первая армия. Людям положительно не живется спокойно. На еженедельных брифингах я всегда отказывался отвечать на вопросы, касавшиеся других армий, и обсуждать их действия, поскольку считал, что Третья армия способна стоять на собственных ногах, не давая никому никакого отчета в своих делах. Я вызвал майора Кирка[229]

и приказал ему проследить, чтобы в дальнейшем никакие статьи, где бы сравнивались заслуги нашей и других армий, в свет не выходили.

15 апреля три корпуса (12, 20 и 8–й) уже практически вышли на заданные позиции. Я полетел в Веймар и посетил особняк, где предстояло разместить мой новый командный пункт. Здесь жил бывший местный гаулейтер, ответственный за все злодеяния, творившиеся на данной территории, в том числе и за то, что происходило в концлагере. Здесь генерал Уокер подарил мне игрушечный кораблик для внука, который я взял без колебаний, поскольку вещь, вне сомнения, была отобрана у кого—то этим немецким бандитом.

Затем в обществе генерала Уокера я посетил веймарский концлагерь, тот самый Бухенвальд. Лагерь находился рядом с заводом, производившим в основном детали Фау–1 и ящики для снарядов. Завод стал памятником искусству наших летчиков, которые практически сровняли его с землей, не сбросив ни единой бомбы на лагерь, несмотря на то что оба объекта стояли стена к стене.

Кроме фабричных рабочих в лагере в огромном количестве находили медленную смерть политические заключенные. Их рацион по энергетической ценности соответствовал восьмистам килокалориям[230] в день, вследствие чего каждую ночь от истощения умирало по сто узников. Я прошел через два барака, где с одной стороны тянулись ряды четырехъярусных коек, расположенных чуть под наклоном к центральному проходу. Таким образом, фекалии заключенных и прочие отбросы стекали в проход на пол, который, когда я пришел туда, сантиметров на пять — семь покрывали нечистоты. Странно, но там воняло не так уж сильно, как можно было бы себе представить, — просто очень неприятный запах гнили, но не нестерпимая вонь.

Заключенные казались только что ожившими мумиями, и не только по своему физическому облику — они, похоже, не понимали, что происходит вокруг. Если от голода или болезней умирало меньше узников, чем ожидалось, тогда в «естественный» процесс вмешивалось лагерное начальство. Заключенных по желобу спускали в помещение, где на высоту метра два с половиной с потолка свисали крюки, подобные тем, на которые мясники подвешивают туши. К каждому крюку прикреплялась веревка с подвижными втулками на обоих концах. Одна втулка вдевалась в другую, голова заключенного продевалась в петлю, втулка крепилась к крюку, и жертва висела так, пока не умирала от удушья. Если человек долго не умирал, применяли похожую на скалку дубинку, которой заключенному вышибали мозги. Судя по тому, как выглядел ее конец, дубинку пускали в ход довольно часто.

И что, пожалуй, было самым ужасным, все казни осуществлялись самими заключенными. Существовала дьявольская практика заставлять разные этнические группы выбирать между своими членами, кому из них жить, а кому умирать. Количество людей в национальных группах было определенным, и, когда численность их превышала установленную, им самим приходилось выбирать, кого уничтожить на месте, а кого отправить в Ордруф или другой подобный ему лагерь. Такие лагеря назывались лагерями смерти.

В этом лагере находилось немало известных врачей, у которых полностью отсутствовала профессиональная этика, так что они соглашались ставить чудовищные эксперименты на других заключенных. В одном случае, как мне сказали, восемьсот узников подверглись противотифозной вакцинации, а затем были искусственно заражены тифом. Поскольку из восьмисот умерло семьсот человек, эксперимент признали неудачным. Полковник Одем поинтересовался у этих врачей, не нуждаются ли они в чем—нибудь. Один сказал, что, поскольку он ставит эксперимент на человеческом мозге, ему необходимо некоторое количество угольных электродов. Вероятно, мозг испытуемого еще функционировал.

Из того помещения, где в Бухенвальде умерщвляли людей, тела с помощью специального ручного подъемника отправляли в расположенный этажом выше крематорий, где трупам предстояло закончить свой путь в одной из шести печей. Тело помещали на платформу, похожую на ту, которую используют при подаче снарядов для орудий калибра 155 миллиметров; по команде: «Пли!!!» — край платформы ударялся в стопор на дверце, и «снаряд» летел в печь, где быстро сгорал. Заключенный, отвечавший за этот процесс, очень гордился чистотой на своем рабочем месте и в доказательство даже потер пол ладонью.

Вернувшись к себе, я узнал, что Брэдли пытался связаться со мной по оснащенному шифратором телефону, который как раз вышел из строя, так что Гэй сказал открытым текстом, что я буду у него утром.