Война Кланов. Медведь 2

С лица Александра понемногу сходит чернота. Кожа приобретает цвет несозревшей ягоды терновника. Светлые волосы испачканы кровью…

Своей? Чужой? Руки и ноги слегка подергиваются, но взгляд остается твердым и осмысленным.

– Да! – незнакомым басом гаркает Александр и выпрямляется, словно сбросил с плеч многотонную гору.

– Да будет так! – как-то устало произносит голос и костер вспыхивает ослепительно белым огнем.

Игра продолжается

На какое-то время я слепну. Похоже, что не только я один, раз Ульяна опять захлебывается испуганным ревом, и раздаются вскрики людей. Такое состояние бывает при взрыве световой гранаты, только эта вспышка не сопровождается грохотом взрыва. Лишь ослепляет и пропадает. Пляшут разноцветные круги перед глазами, льются слезы, смачивая обожженную роговицу.

Я невольно хватаюсь за замшелый ствол, на котором сидел, кора соскальзывает заскорузлой тряпкой, и на ладонь сыпется труха. На тыльной стороне ладони щекочет мокрым, когда зрение немного возвращается, я обнаруживаю большую зеленую гусеницу. Непроизвольно взмахиваю рукой, и гусеница пропадает в кусте буйного папоротника.

Зрение возвращается и вместе с ним приходит удивление от изменения Александра. Он и раньше был крепким парнем, а сейчас и вовсе стал великаном. Ростом с Майкла Джордона, а по фигуре даст фору любому «Мистеру Вселенная». Одежда треснула, и в прорехах виднеются огромные мускулы, о таких людях говорят «ни грамма жира, одно тугое мясо». Чернота полностью пропадает с его кожи, по щекам разливается яркий румянец. Однако больше всего меня поражает его правая нога. Голая ступня стоит на мшистом покрове, а рядом лежит медный протез. Протез ощетинился острыми шипами, словно фантастический еж колючками.

Пышущий здоровьем Александр оглядывает поляну. На ней находятся четыре фигуры молодых людей, которые с недоумением оглядывают себя. Вместо Сидоровича, Платонова, Пастыря и тети Маши недоуменно переглядываются три парня и девушка, по возрасту они чуть старше нас с Людмилой. Расшитые рубашки, широкие штаны и сарафан до земли – кажется, что люди пришли с ансамбля русской народной песни и пляски. На месте Пастыря крепкий темноволосый юноша с острыми чертами лица, на месте тети Маши улыбается красивая простоволосая девушка. Лишь глаза девушки кажутся знакомыми, такой озорной блеск я встречал у охотницы.

– Ладославушка, – выдыхает скуластый парень.

– Егорий, – девушка обнимает его.

– А ты совсем не изменился, – говорит молодой человек, на месте которого недавно стоял Сидорович.

– Не могу сказать то же про тебя, вон и пузо появилось, Велес, – откликается «бывший» Платонов.

– Да где? Перун, ты снова шутить вздумал? – оглядывает себя «Сидорович»

– Шучу-шучу, ты тоже не изменился, братка! – сгребает его в охапку молодой Семён Алексеевич.

Я уже ничему не удивляюсь.

Снова всплывает в памяти та игра, которую я ставил когда-то давно в «Сегу». Три существа в белом поле…

Договор…

Боги этого мира…

Ничего удивительного!

Только вздрагиваю, когда вижу Юлию – девушка подросла и стала выше, крупнее. Когда она подходит к Александру, то оказывается тому по плечо. Мохнатая бурка распрямляется, раскрашивается по всей поверхности, будто мазутная пленка по луже и спустя две секунды она обращается в простую и незатейливую одежду. В таких балахонистых куртках цвета хаки в лес уходят охотники, комары не с первого раза прокусят плотные штаны, а армейским берцам не страшны никакие острые сучки. Одежда Александра тоже на глазах преображается – серая холщовая рубаха, серые же штаны и… мохнатая накидка.

Такая же накидка покрывала плечи Волчьего Пастыря. Раньше. А сейчас он обнимает помолодевших Платонова и Сидоровича. Или Перуна и Велеса, если я правильно услышал их имена.

Пасторальная картинка получается – из тех, что рисуют, когда хотят напомнить, какое доброе и красивое языческое прошлое ушло в небытие. Четверо молодых людей возле деревянных столбов, костер освещает славянские скулы, прямые носы, ямочку на щеке тети Маши.

Из костра вылетает черный цветок и плавно двигается по направлению к Александру и Юлии. Девушка протягивает руку, и он лоскутом вулканического пепла ложится на розовую ладошку. Александр поддерживает снизу её ладошку и цветок из черного превращается в обычную белую ромашку. Полевой цветок, какие тысячами растут на полях нашей необъятной родины.

Только дети знают ответ на вопрос – сколько лепестков у ромашки? Их на самом деле всего два: любишь и не любишь.

– Ой! – вскрикиваю я и чуть не отпрыгиваю от Людмилы.

Девушка ущипнула меня за ногу, и надо же было попасть именно в то место, куда щипал Вячеслав. Семейное это у них, что ли? Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы – мало приятного.

– Не спишь ты, могла бы и так спросить! – бурчу в ответ на улыбку Людмилы.

Ульяна тоже показывает мелкие зубки. Ух, вредины! Что мама, что дочь.

– На поляне есть человек, который попал сюда по ошибке. Ответь – ты хочешь остаться берендеем, или выберешь долю человека?