Война, которой не было

Игоря Хмелёва я не могу простить себе до сих пор. Его прислали ко мне командиром взвода вместо погибшего прапорщика Серёги Трикина. Молодой лейтенант, только первый год как с военного училища, ещё не растерявший курсантский шик, он с видимым сожалением расстался со щеголеватой повседневной формой и шитой на заказ фуражкой-аэродромом, и неохотно влез в привычную здесь афганку. Игорь представился мне в автопарке во время очередной запарки (шла подготовка колонны к выходу), и я, оглядев его ладную фигуру, быстренько представил его взводу и опять окунулся в свою рутину. Ловкий офицер, отлично управляющийся с оружием, с ходу вписавшийся в коллектив и прекрасно разбирающийся в технике, казалось, он не требовал пристального внимания с моей стороны. Но это только казалось. На войне мелочей не бывает, а я как раз забыл об одной, казалось бы, мелочи, как график выхода старших в головной машине. Этот график не менялся с самого начала, только вместо фамилий выбывших вписывались фамилии вновь прибывших, но очерёдность соблюдалась. И надо же было случиться так, что в этот рейс головным должен был идти командир первого взвода, то есть лейтенант Хмелёв. Первый боевой выход. Да ещё какой! Надо сказать, что вся эта затея с графиком была задумана не случайно. Для организации засад в этих краях используется такая тактика: в узком месте выстрелом из гранатомёта первую машину, а потом уже ведётся массированный обстрел и захват всего остального. Короче говоря, в случае засады, головной — смертник в девяноста процентах случаев, если не больше. Естественно, что желающих добровольно сыграть в такую рулетку не было. Хорошо вписавшийся в коллектив и необременённый моим вниманием, Игорь, естественно, достаточно наслушался о судьбе головных и, узнав, что он идёт по графику в первый же свой рейс, запаниковал. Внешне он никак не проявлял страха перед рейсом, но нервное напряжение было настолько велико, что накануне выхода он напился. Колонне выходить, а я стоял в модуле над бесчувственным телом Хмелёва и тихо, про себя, матерился. Но что делать? Головным пошёл прапорщик Маркин — его очередь была следующей. Колонна вышла с опозданием на полчаса. В этот рейс мы нарвались на мощную засаду и потеряли почти все машины. Из боя вышло только шестьдесят процентов личного состава. Прапорщик Маркин из боя не вышел. В бешенстве я ворвался в модуль к Хмелёву. Дрожащими губами Игорь пытался что— то сказать, но мне не нужны были его оправдания. Я шёл к нему с одной мыслью: бить, рвать, топтать, но, глянув в его глаза, драться мне расхотелось.

— Мразь! Пьянь! Там пацаны… Лёха Маркин… Дать бы тебе.

Я захлёбывался в словах, но их, по-моему, и не потребовалось. По-собачьи виновато он глядел на меня, часто-часто моргая. Я плюнул на пол и вышел из модуля. Ночью меня разбудил дневальный, доложив, что Игоря только что вытащили из петли. После этого я приставил к нему сержанта и, как оказалось, не зря. Ещё несколько раз Хмелева вытаскивали из петли, отбирали у него оружие, которым он пытался застрелиться. Наконец— то я добился его отправки на «большую землю», после чего вздохнул спокойно.

Об этом случае я как-то старался не вспоминать: такой неприятный осадок оставило всё это в моей душе. Только через несколько лет, заново, переосмысливая свои военные годы, до меня наконец дошло, что во всей этой трагедии виноват-то всё-таки я. Именно я, как командир, не смог разглядеть за бравым лейтенантиком обыкновенного мальчишку, который так же, как все, боится войны, смерти, увечий, и которому нужно было хоть немного внимания. Прости меня, Игорь.

Госпиталь

Темнота… Я уже знаю, что никакой повязки на голове нет, что голову мою ничем не зацепило. И вообще, говорят, что мне ужасно повезло. Все осколки пролетели мимо. Ударной волной меня подняло, сбило мной паникующего солдата, которого я так бежал спасать, а потом потащило кувырком по дороге. Результат: вывернутые как у куклы ноги и тяжелейшая контузия со слепотой. И это называется, повезло?