Война. Мифы СССР. 1939–1945

Создавались специальные элитные подразделения — такие, как эскадры Мельдерса и Рихтгофена, — летчиков для них подбирали по всей Германии. Они специально готовились к свободной воздушной охоте. Немецкие асы сами решали, стоит ли им нападать — или противник слишком силен. Решив, заходили со стороны солнца, совершали стремительную атаку — и скрывались, не ввязываясь в бой.

В этом не было трусости. Просто таковы были правила. Насчет трусости: немецкие асы, наоборот, могли бросить свои бомбардировщики, — чтобы атаковать противника (чем, кстати, наши постоянно пользовались).

В соответствии с философией Люфтваффе, бомбардировщикам главное было сберечь себя. Военный летчик С. А. Микоян вспоминал: «Когда мы стреляли по немцам, то видели, как с них сыплются бомбы. Они всегда, когда их обстреливали, беспорядочно бросали бомбы и разворачивались, чтобы уходить»[274].

У нас за такое отношение к выполнению боевого задания летчику грозила штрафная эскадрилья. Выше я рассказывал, как летчик отправился в штрафники, вернувшись с полной бомбовой загрузкой.

Советские истребители были привязаны к наземным объектам или воздушным соединениям, которые они охраняли. От наших требовалось выполнить задание — любой ценой.

Из рассказа летчика — истребителя Г. В. Кривошеева:

«С четверкой штурмовиков послали пару. Штурмовики проштурмовали, ребята провели воздушный бой с восьмеркой истребителей противника. Стали выходить на свою территорию. Штурмовики пролетели мимо аэродрома. У наших кончается горючее. Решили: „Хрен с ними — задание выполнили, сопроводили, вывели из боя“. Пошли на посадку, а штурмовики полетели дальше. Только сели, подъезжает на „виллисе“ полковник, командир штурмового полка: „Мудаки, вашу мать, я вам доверил лучших летчиков, а вы, засранцы, молокососы, сержанты, отдали их на растерзание! Старшина, снять с них пистолеты. Веди в капонир, лично расстреляю“.

Их старшина ведет в капонир. А в это время механик увидел, что штурмовики идут уже с северо-востока на аэродром. Он только и смог, что крикнуть: „Командир!“ — и рукой показывает — летят. Полковник хотя бы извинился: „Старшина, отдай им пистолеты“. Сел в „виллис“ и уехал»[275].

Даже летные характеристики советских и немецких истребителей отражали эту кардинальную разницу в тактике, разные задачи. У наших истребителей — хорошая горизонтальная маневренность. Немцы — тяжело вооруженные, неповоротливые, но прочные, что позволяло выходить из пике.

В общем, две разных концепции — разные и результаты. Псих-полковник мог расстрелять юных сержантов-истребителей за брошенные без прикрытия штурмовики. Под трибунал бы, конечно, потом сам пошел, но дело не в этом. Дело в том, что своей тяжелой, ежедневной, неблагодарной работой на войне сталинские соколы действительно вносили весомый вклад в будущую победу. В отличие от немецких асов, которые работали, по большому счету, лично на себя и — на пропаганду.

Как, например, Отто Киттель, прославившийся 267 победами. И погибший зимой 1945-го в Курляндии. Вермахт после этого впал в уныние, солдаты говорили: «Киттель погиб, теперь нам точно конец». Оборотная сторона любой пропаганды.

И вот еще какой момент…

8 раз Хартман покидал свой «мессер» и выпрыгивал с парашютом[276]. «Везунчик Хартман» — так звали его в Люфтваффе. Восемь раз он должен был погибнуть, но каждый раз — спасался, гибли только самолеты. Кожедуба — за всю войну не сбили ни разу, он сохранил оба своих самолета. Правда, один раз над территорией противника Ла-7 Ивана был-таки подбит, двигатель заглох, и Кожедуб выбрал себе на земле цель и начал на неё пикировать. Но двигатель вдруг снова заработал, Кожедуб вывел самолёт из пике — и благополучно вернулся на свой аэродром.

Может, стоит победы двух асов посчитать по честному? Разделив на число потерянных ими самолетов? У Хартмана — на 8. Сколько там выйдет? У Кожедуба… У Кожедуба делить не на что.

^{«Буби» получает новый орден. Это фото было во всех немецких газетах}