Война, на которой мы живем. Байки смутного времени

Несколько лет назад довелось выступить дурным, к сожалению, пророком – после событий под Нальчиком, когда подравшиеся с местными джигитами фанаты столичного «Спартака» провели ночь под обстрелом в приэльбрусской гостинице, а потом были обвинены всеми «политкорректными» телевизионными каналами и прочими «либеральными» средствами массовой информации в нарушении местных обычаев.

Так вот, писал я тогда, что фанаты – не фантики, конечно.

Но что происходит, когда на федеральное законодательство смотрят сквозь пальцы в угоду «местным традициям», мы можем видеть уже в наши дни все там же, в Приэльбрусье, дожившем уже, гляжу, до полной «мультикультурности» как таковой.

Немного подробностей из теории и практики национального разделения

Если вы когда-нибудь будете рыбачить неподалеку от сказочного озера Пистаярви, то какой-нибудь местный разговорчивый егерь-карел (это они только кажутся немногословными, улыбчивыми и спокойными) обязательно расскажет вам о страшном побоище, случившемся во Вторую мировую войну на впадающей в него речке Вожме – ледяной, порожистой, «харюзовой», текущей сюда из-за «Системы», из совсем недалекой Финляндии.

Финны, доказавшие свои блестящие способности к оборонительной войне – войне знания местности, мобильности и умелых засад, – оказались совсем никудышными вояками во время войны наступательной.

Им было просто страшно переть на вражескую оборону во весь рост, и они напивались до положения риз и брели на советские пулеметные гнезда пьяными, пошатывающимися толпами. Вожма несколько дней текла красной от крови, но наши – все-таки победили: и вот только не вздумайте спрашивать карела, зачастую говорящего по-фински лучше, чем по-русски, кого он на самом деле считает «нашими»…

Русских, конечно. Своих православных братьев.

Не эту же «чухну проклятую» – и это несмотря на тот вопиющий факт, что у минимум трети населения в Финляндии живут довольно близкие родственники.

Просто там отношения приблизительно такие же, как между сербами и хорватами – с поправкой, разумеется, на природную финскую флегматичность: карелы – это всего лишь потомки финских родов, довольно резко и даже местами кроваво отказавшихся от шведского протестантства в пользу русского православия. Да и все дела…

Поэтому финские эмиссары и не ездили особо по Карелии агитировать за «Великую Финляндию».

Там все больше, осваивая бабло Сороса, эстонцы копошились, которых финны, кстати, считают анекдотически тупыми.

Потому что какую ты «либеральную демократию» вместе с твердой европейской валютой ни пообещай карелу, он лучше уйдет в леса, чем будет жить в «Великой Финляндии». А стреляют карелы, природные охотники и лесовики, ничуть не хуже самих финнов: один же, по сути, народ.

Только веры разные.

Это – очень важно.

И это, кстати, очень хорошо понимал бывший украинский президент, когда пытался всеми силами расколоть православную церковь на Украине.

Потому что тогда у его «бандерлогов», может, и сбылась бы мечта сделать невозможным наше совместное с малороссами и другими украинцами сосуществование по сербско-хорватскому или карело-финскому варианту.

И то, что нам пришлось бы для этого, как бы это помягче выразиться, совсем немного друг друга порезать, их, понимаете ли, ни капельки не волновало.

Даже наоборот: это было бы весьма полезно для «необратимости национальных процессов», как с предельным цинизмом дорвавшегося до кормушки шакала выражался один из украинского президента сподвижников, отвечавший в теории за Голодомор, а на практике обладавший поддельным дипломом о высшем образовании, зато богатым опытом сутенерства на одной из украинских автомобильных трасс.

Весьма, вестимо, нравственный человек.

К счастью, у этих выродков – теоретиков и практиков братоубийственной резни – ничего не получилось и на уровне церкви.

И надеюсь, теперь уже – точно не получится.

Никогда.

Наш город – ваша столица

Мне уже как-то приходилось писать о том, с чем не раз сталкивался и в различных регионах моей бескрайней России, и в тех местах, которые, начиная с девяностых, с какого-то перепуга принято именовать ближним зарубежьем.

Хотя какое оно, на фиг, зарубежье? Наши же люди живут – со всеми достоинствами и недостатками.

И никакие новодельные (и, мне почему-то так кажется, временные) государственные границы, проходящие, иной раз, через одну деревню, не могут изменить то главное, откуда и происходит само понятие рубежа: многовековой уклад жизни, который ясно говорит, что за рубежом – чужие.

Не обязательно враждебные, иногда – вполне даже и дружественные. Но – чужие.