Война Польши против Советской России. Воспоминания главнокомандующего польской армией, 1919–1921

К сожалению, польское общественное мнение, вследствие вышеизложенных причин, недолго сохраняло свое единодушие; оно разделилось по вопросу об устройстве присоединяемых восточных территорий и их отношений с матерью-родиной. Наша армия с конца 1919 г. стояла на Двине, Березине, Птыче, Уборчи, Горыни и Збруче, не обращая внимания на демаркацию, предложенную коалицией, то есть линию Керзона. Тут до нее донеслось эхо дебатов в сейме по поводу наших целей в войне, пустых дискуссий, которые затягивались, несмотря на слишком робкое вмешательство правительства.

Вследствие этого народ стал терять интерес к происходящим историческим событиям. Его первоначальный энтузиазм ослабел. Вообще, война теперь оставляла его холодным и равнодушным.

Армия быстро почувствовала эти перемены. Война против России, перестав быть общенациональной, стала для солдата чужой.

В этих условиях народ и армия, естественно, были сильно впечатлены ловким предложением немедленного мира, которое русский народный комиссар по иностранным делам сделал польскому правительству в конце декабря 1919 г., а советское правительство повторило в январе и феврале 1920 г.

Не вызывает никаких сомнений, и это повелось не сегодня, что немедленное заключение почетного мира выгодно обеим сторонам. Однако предложения Чичерина не были искренними. Они провалились, потому что с первой встречи не удалось согласовать место, где соберутся полномочные делегации. Польша сделала не очень удачный выбор в пользу Борисова, тогда как русские требовали столицу какого-нибудь нейтрального государства или Варшаву. Это разногласие по второстепенному, в сущности, вопросу положило конец начавшимся переговорам; русская делегация, вроде бы снабженная надлежащими полномочиями, ожидавшая решения в Смоленске, вернулась в Москву.

Эта тщетная попытка заключения Борисовского мира — под таким названием она осталась в истории — до сих пор сохраняет некоторую таинственность, в которую я не намерен углубляться и освещать здесь; но я должен подчеркнуть ее негативные последствия. В Польше и за границей наша официальная пропаганда не сумела предъявить факты, доказывавшие двуличие русских предложений. Польское общественное мнение не пошито, что Советы стремились к отсрочиванию, а не к устранению русско-польских разногласий.

В это время очень немногие из нас были в курсе лихорадочных усилий русского военного руководства по реорганизации их армии и повышению боеспособности красных дивизий. Нам не было известно о колоссальных закупках русскими военной техники, о деятельности по быстрому обновлению военной промышленности, разрушенной революцией, о спешной реконструкции путей сообщения в зоне военных действий.

Мы не знали, что Троцкий, под единодушные аплодисменты собравшегося в Москве в январе 1920 г. коммунистического съезда[93], открыто обещал разрушение «буржуазной» Польши, вопреки реальной слабости Советов в тот период.

Из этих фактов следует, что советское правительство со всей поспешностью готовило военное наступление; одновременно оно работало над разобщением польской армии, понижением ее морального духа, углублением социальных противоречий в стране, провоцированием в Польше внутренней революции — с тем, чтобы обеспечить себе надежных союзников в тылу польских армий.

Итак, после того, как молодое Польское государство было окружено на международной арене, коммунистическая пропаганда, ядовитая и неразборчивая в средствах, принялась чернить его в глазах цивилизованного мира, уставшего от войны; республику пытались полностью изолировать и, в принципе, добились этого, что показала конференция союзников в Спа в июле 1920 г.

Все эти факты ясно показывают, что мирные предложения большевистского руководства не были искренними. Впрочем, советская дипломатия показала нам истинное лицо красного империализма во время триумфального наступления русских войск на Варшаву.

По причине всеобщего незнания нами этих обстоятельств многочисленные листовки, распространяемые большевиками на фронте, имели определенный результат. В них уверялось, будто советское правительство готово заключить искренний и благоприятный для Польши мир; польское Главное командование обвинялось в напрасном пролитии крови польского народа в интересах реакционеров и империалистической военщины. Вследствие этой пропаганды, направленной внутрь, большевистские элементы, к счастью сначала немногочисленные, стали проникать на фронт с приходящими из внутренних районов страны подкреплениями.

«сокрушив врага до конца, не была во мне так сильна, как в этот раз… Если польские паны хотели войны, если они навязали нам войну, то эта война, и громы ее, и бедствия будут обрушены на их головы, а победа будет за нами, победа за рабочей Россией». (Примеч. пер.)