Воинский класс

— Херня, — сказал Казаков, гневно глотая виски. — Мы поддержали агрессию НАТО против Сербии, сохранили молчание, когда наши братья-славяне подвергались натовским бомбежкам, чтобы показать поддержку западу. Мы поддержали ту же линию, ту же риторику, которой они кормили весь мир — о противостоянии Слободану Милошевичу и так называемым «этническим чистками», в полном соответствии с настроениями в мировом сообществе. Мы молчали, а потом присоединились к так называемым «миротворческим» силам ООН. И чем же нам отплатил за это запад? Да ничем! Они выдумывают все новые причины для того, чтобы отказывать нам в помощи или в реструктурировании государственных долгов, чтобы удовлетворить собственные политические интересы. Сначала они обвинили нас за наши действия в Чечне, потом за избрание президента Сенькова и включение в коалиционное правительство нескольких коммунистов, в нарушениях прав человека, в продаже оружия в недружественные Америке страны, в наркоторговле, в организованной преступности. То есть, они хотят, чтобы мы были у них под каблуком. Чтобы мы были податливыми, мягкими и безобидными. Вкладываться в нас они не хотят.

— Вы знаете, что сейчас очень похожи на своего отца? — Сказал Журбенко, кивком дав знак помощнице подлить Казакову еще. Павел Казаков кивнул и слегка улыбнулся, виски начал растворять гранитную твердость его настроения. Он по прежнему выглядел злым и опасным, но теперь больше походил на довольного крокодила с жирной уткой в зубах, чем на готовую к броску кобру.

Генерал Журбенко знал, полковник Грегор Казаков так и не сделал в своей жизни политической карьеры. Прежде всего, он был всего лишь военным. Но никто — и определенно точно Журбенко — не знал его мнения о правительстве или политике, поскольку тот никогда не делился соображениями по этим вопросам со случайными людьми. Но эта уловка могла сработать, так как Казаков-младший сейчас выглядел более заведенным, чем когда бы то ни было.

— Так что же нам делать, Павел? — Спросил Журбенко. — Атаковать? Сопротивляться? Заключить союз с Германией? Что нам делать?

Журбенко видел, как у Казакова, разгоряченного, в том числе алкоголем, начали носиться мысли в голове. Он даже улыбнулся озорной, несколько злой улыбкой, но затем только покачал головой:

— Нет… Нет, генерал. Я не военный. Я понятия не имею, что следует делать. Я не могу говорить за правительство и президента.

— Вы говорите лично со мной, Павел, — подтолкнул его Журбенко. — Рядом нет никого, кто бы мог это слушать. И в том, что вы говорите, нет измены — на самом деле, это более чем патриотично. Вы можете не быть военным, но ваши успехи в международных финансах и торговли блестящи, и говорят о вашем уме, не говоря уже о том, что вы сын национального героя. Конечно, это означает, что вы можете выразить обоснованное мнение. Итак, что бы вы сделали, Павел Григорьевич? Бомбили бы Косово? Албанию? Вторглись бы на Балканы?

— Я не политик, генерал, — ответил Казаков. — Я просто деловой человек. И, как деловой человек, я считаю так: лидер, будь он военным командиром, президентом или главой компании, должен брать на себя ответственность и быть лидером, а не последователем. Наше правительство, наше военное командование, должны вести, а не быть ведомыми. Никогда нельзя позволять диктовать себе условия. Ни Западу, ни боевикам, никому.

— С этим невозможно спорить, Павел, — сказал Журбенко. — Но что именно вы прикажете делать? Мстить за смерть вашего отца? Порвать на тряпки Косово, возможно Албанию, чтобы отыскать убийц? Или вас не волнует, кто именно это сделал? Просто отомстить любым подвернувшимся под руку мусульманам?

— Черт вас побери, генерал, зачем вы меня выводите? — Спросил Казаков. — Вам это что, нравиться?

— Я пытаюсь донести до вас, мой юный Григорьевич, что легко кричать и гневно тыкать пальцами. Трудно находить ответы и решения, — сказал Журбенко. — Как вы думаете, для секретаря Ейска и министра Лианова было легко оставаться в машинах вместо того, чтобы выйти и выразить свою скорбь членам семей? Эти люди, весь Кремль, все командование, страдают столь же сильно, сколь и вы, и матери погибших. Кроме той скорби, что испытываете вы от этого, мы ощущаем многолетнюю скорбь от того, что наш великий народ скатывается в беспорядок, будучи неспособными что-либо сделать.

— А что предлагаете вы, генерал? — Спросил Казаков. — Начать ядерную войну? Возродить коммунистическую империю? Столкнуться с Западом в новой Холодной войне? Нет. Мир слишком изменился. Россия изменилась.

— Изменилась. Как?

— Мы позволили нашим друзьям, нашим сателлитам, нашим бывшим протекторатам оторваться от нас. Мы построили им маленькие национальные государства. Мы не отпускали их. Но теперь они отвернулись от нас и повернулись лицом к Западу. — Казаков помолчал мгновение, потягивая виски, а затем сказал. — Они объявили о собственной независимости — давайте заставим их снова присоединиться к Содружеству.

— И как же это сделать, Павел Григорьевич? — Спросил Журбенко. — Заставить их? Как именно?