То, что произошло дальше, оказалось неожиданным. Хотя, казалось бы: сколько раз я уже сталкивался с этой магией! Сколько раз сам её применял…
Когда облик Алмазовой поплыл и начал размываться, я поначалу решил, что у меня не до конца восстановилось зрение после Ментальной блокады. И лишь потом понял, что зрение здесь не при чём.
Красивое, тонкое лицо Алмазовой на глазах превращалось в круглую лоснящуюся физиономию доктора Юнга.
— Как мы с вами и предполагали, Константин Александрович, — услышал я удовлетворенный голос Витмана. — Рад, что не ошиблись.
Витман тоже, как и я, успел оклематься и наблюдал за поединком.
— Хотите сказать — вы с самого начала знали, что это не Мария Петровна? — изумился я. — Вы, что же — сумели пробить маскировку?!
— Разумеется, знал, — сухо отозвался Витман. — И маскировка тут не при чём. Даже Кристина, несмотря на свою юность и доверчивость, не поверила в то, что её мать способна на такое злодейство! А я знаю свою жену вот уже более тридцати лет. И я абсолютно уверен, что…
— Свою жену? — зачем-то брякнул я.
Витман смерил меня ледяным взглядом.
— Мы с Марией Петровной обвенчаны — если ваш вопрос заключается в этом. Неужели я позволил бы своему ребенку родиться вне брака? Просто мы никогда не афишировали этот факт, о нём не знает даже Её Величество. Вероятно, поэтому не знает и Локонте.
Такого я почему-то не ожидал.
— Но почему же тогда… — начал было.
Витман поморщился:
— Семейные ссоры, Константин Александрович — тонкая материя. Всяко бывает, поверьте. Мария Петровна — женщина импульсивная. Да и сам я, гхм… тоже не подарок. Но, как бы там ни было, мы с Марией Петровной бесконечно преданы друг другу. И моя супруга никогда не стала бы нести здесь ту чушь, которую нёс этот подонок! Я с самого начала ни секунды не сомневался, что перед нами — Юнг. А то, что он слеп, стало лишь дополнительным подтверждением.
Слеп! Ну, конечно. Вот что означает странный взгляд «Марии Петровны» — поверх наших голов.
Глаза Локонте уничтожили сущности в Изнанке. Мы с Кристиной видели, как из-под его шлема повалил дым. И потом, когда Юнг, якобы отдавший все силы цесаревичу, пришёл в себя на полу его спальни, он ничего не видел. Клавдия сказала тогда, что зрение восстановится. Но, судя по всему, оно так и не восстановилось.
— Точно, — пробормотал я. — Мы ведь с вами ещё и поэтому подозревали Юнга!
Взгляд фальшивого императора насторожил меня ещё в допросной. И когда он попался на простую уловку — не увидел, в котором из карманов, правом или левом, у меня якобы гремит мелочь, — я почти укоренился в подозрении: Локонте слеп. Хоть и пытается маскировать это с помощью магии.
Витман кивнул. И добавил:
— Но мы с вами — это мы с вами. У нас работа такая, подозревать. А я хотел, чтобы Его Величество во всём убедились лично.
Его Величество убедились, причём весьма отчётливо. Это было ясно по бешеному рыку, долетевшему до нас.
— Ты?!
Мы с Витманом едва не подпрыгнули.
— Как ты мог?! — прорычал император. — Мой сын вырос у тебя на руках! Ты присягал на верность нашему дому! Я наградил тебя личным оружием!
«Так вот почему у Юнга — такая же булава, как у Императора», — мелькнуло у меня в голове.
— Ты хочешь меня убить? — Голос Юнга был странно спокоен. — Что ж, убивай.
Булава в его руке истаивала на глазах. Император был сильнее этого подонка. Я понял, что в следующий миг Юнга он попросту сомнёт.
— Убивай! — услышал я. — И пусть свершится то, что должно! — В голосе Юнга прорезалось торжество.
Мне показалось, что ярость императора захлестнула уже саму комнату, в которой мы находились. И вот-вот захлестнет весь дворец. Весь город…
Однажды, при встрече с императором, мне уже доводилось испытывать это чувство. Подступающий ужас. Понимание, что через секунду мир загремит в тартарары…
— Нет!!! — заорал я.
И бросился к императору.
— Ваше Величество, нет! Он именно этого от вас и добивается! Он хочет, чтобы вы дали волю гневу. Если вы сейчас убьёте его, баланс в Империи будет непоправимо нарушен. Он именно этого ждёт!
Честно говоря, у меня абсолютно не было уверенности, что император услышит хоть слово из сказанного мной. Он выглядел человеком, которому наплевать уже на всё. В душе которого не осталось ничего, кроме жажды мести… А это чувство было мне слишком хорошо знакомо. Никакое другое желание не затмевает разум так крепко, как желание поквитаться с предателем.
Но император меня услышал.
Он правил Империей уже долгие годы. И все эти годы день за днём, час за часом учился принимать непростые решения. Учился становиться беспристрастным — и овладел этим умением в совершенстве. Он знал, как обуздать себя. Как заставить себя не поддаться собственному порыву… Булава в руке императора дрогнула.
А Юнг повернулся ко мне. Я впервые рассмотрел его лицо. Жутковатое зрелище — вместо обычных человеческих глаз в провалах глазниц светилась магия. В обычной жизни Юнг, наверное, каким-то образом это маскировал, а сейчас необходимость в маскировке отпала. Я физически почувствовал, как на меня плеснуло ненавистью.