С этим было сложно не согласиться. Большой зал, как назвал его Витман, действительно впечатлял. Широкие арочные окна, в два яруса, от пола до потолка, выходили на обе стороны. Простенки между окнами занимали зеркала в позолоченных рамах. Солнечный свет, пронизывающий зал насквозь, отражался в зеркалах и начищенном паркете, сверкал на позолоте так, что хотелось зажмуриться. Всё вместе это создавало иллюзию огромного пространства — казалось, что торцевых стен у великолепного зала вовсе нет. Что он продолжается бесконечно.
Однако магии я не чувствовал. Спросил у Витмана:
— Иллюзия бесконечности — магический эффект?
Витман улыбнулся:
— Многие, подобно вам, думают так. Но — нет. То, что вы видите — творение рук человека. Который, к слову, даже не был магом. Талант настоящего художника способен творить и не такие чудеса.
— Мощный эффект, — признал я.
Мы с Витманом стояли посреди зала.
— Поднимите голову, — посоветовал он.
Я посмотрел вверх. И не удержался — присвистнул.
— Ого!
Потолок зала венчал огромный плафон, обрамленный белоснежными колоннами. Колонны были устремлены в пронзительно голубое, высокое небо. Казалось, что у зала вовсе нет потолка, и купол над нашими головами — открытый. Я не сразу понял, что и колонны, и небо на потолке нарисованы.
— Впечатляет? — улыбнулся Витман.
— Не то слово.
— И ведь тоже — никакой магии. Всего лишь — человеческий гений.
— Верю, — кивнул я.
С трудом заставил себя опустить голову. Паркет под ногами представлял собой отдельное произведение искусства…
— Постойте, — вспомнил вдруг я.
Поединок — проходивший год назад в этом самом зале. Удар Жоржа Юсупова. Я ставлю Щит. Техника срабатывает, но удар силён, и мои ноги скользят по мраморным плитам пола…
Мраморным плитам! Оказалось, что я прекрасно помню, как выглядел пол. В минуты высокой концентрированности тренированная память включалась и фиксировала все детали, даже самые незначительные.
— Год назад, во время поединка, пол в этом зале был выложен мраморными плитами, — сказал Витману я. — Квадратными, чёрно-белыми — наподобие шахматной доски.
Я обвёл глазами зал и уверенно продолжил:
— Зеркал в простенках не было. Окна были у
же. Потолок — каюсь, не разглядывал, но уверен, что и он выглядел иначе.— В очередной раз поражаюсь вашей наблюдательности, Константин Александрович, — с улыбкой сказал Витман. — Вы абсолютно правы. Во время проведения поединков этот зал выглядит по-другому.
— ВыглядИт? — переспросил я. И догадался. — Вот оно что! Изменения — это уже магия. Верно?
Витман кивнул:
— Совершенно верно. Во время проведения поединков Большой зал представляет собой что-то вроде локаций, в которые вы попадаете на Играх.
— А для чего его преобразуют в локацию?
— Для защиты от возможных повреждений, конечно же. Это великолепие, — Витман обвёл рукой зал, — создано почти триста лет назад. Защищать зал на время проведения поединков магией — дешевле и уж точно гораздо проще, чем восстанавливать творение великого зодчего после возможных разрушений. Плюс — удобство сражающихся. С помощью магии им создают идеальные условия.
— Да уж. — Я вспомнил, как скользил по идеально отшлифованному полу. — Удобно, ничего не скажешь…
— Эрнест Михайлович, Константин Александрович, — ни я, ни Витман появления в зале императора не заметили.
Вот, только что, секунду назад здесь не было никого, кроме нас. А сейчас к нам идут появившиеся неизвестно откуда император и великий князь Борис.
— Благодарим вас за ожидание, — сказал после взаимных приветствий император. — Вы готовы?
— Безусловно, — поклонился Витман.
Хотя я был абсолютно уверен — он, так же как и я, представления не имеет, к чему именно готовиться.
— В таком случае, прошу вас.
Император взял за руку Бориса. Другую руку протянул Витману. Борис подал свободную руку мне.
Вот оно что… Я взялся за ладонь цесаревича.
Мы стояли в самом центре зале, под плафоном, расписанным колоннами. И в момент, когда император открыл портал, мне показалось, что взмыли прямо в небо.
Если до сих пор я думал, что с портальными переходами уже хорошо знаком, то сейчас был вынужден признать, что нет. Таких переходов в моей жизни до сих пор не случалось.
Никакого дискомфорта, никакой жути и несущихся перед глазами сумасшедших искр. Нечто похожее я испытывал, когда управлял подаренным императором самолётом. Восторг, эйфория, ощущение собственного могущества… Правда, длилось это недолго. Мы все как будто бы взмыли вверх — а через мгновение стояли уже не в Большом зале дворца, а в совершенно другом помещении.
Лаборатория — вот, наверное, самое правильное слово для обозначения места, где мы оказались.