Вокалистка

Через несколько минут, когда все было подготовлено, Сана сама дернула рубильник вверх. Символический жест означал прощание с прежней жизнью. Яркая вспышка озарила двор, дом брызнул осколками стекол, выплюнул дверь, и гулкий взрыв прокатился по деревне. Огонь с нарастающим аппетитом стал пожирать деревянные стены.

«Жигули» с потушенными фарами умчали троицу друзей в ночную мглу прочь от пожара. Деревенские жители, измотанные непонятной болью, потом судачили, что они нутром предчувствовали несчастье, как кошки землетрясение.

Тушить старый дом было бесполезно. «Скорая помощь» увезла со двора мужчину в обморочном состоянии. Бедняга, видимо, чудом вырвался из горящего дома. А утром на пожарище были найдены обгоревшие останки женщины. Более точного описания эксперты дать не смогли.

На службе от Трифонова не стали требовать отчета. Лишь генерал Линьков, встретив полковника в коридоре, ободряюще подмигнул: молодец, справился. Глава Конторы и вовсе не вспоминал о начальнике отдела. Колесики Конторы крутятся, система работает, государственные дела важнее жизни маленького человека.

56

Санат Шаманов позвонил в военный госпиталь хирургу Орбелину и заговорил уверенным голосом полковника Трифонова:

— Добрый день, Игорь Львович. Как мы договаривались, я готов прислать девушку со шрамом на операцию. Время не терпит, у нас на нее серьезные планы. Когда ей приехать?.. Можно сегодня. Прекрасно! Через два часа она позвонит вам с проходной. И помните, Игорь Львович, задание из разряда секретных. После проведения операции всю документацию уничтожить. Новую внешность агента должен знать только я, помимо вас, разумеется.

Как и в первый раз Сана пришла в госпиталь, стараясь скрыть внешность. Она была закутана в платок, одета в длинный плащ с поднятым воротником, лицо закрывали большие темные очки.

Орбелин лично встретил пациентку и провел свой кабинет.

— Итак, как меня зовут, вы знаете, а вы у нас числитесь, — хирург заглянул в папку с результатами анализов и прочел: — Александра Александрова.

— Можно Саша, — подсказала Сана.

— Тогда приступим, Саша. Снимите платок и сядьте в кресло.

Врач направил свет на ее лицо, стиснул голову сильными пальцами и повертел, рассматривая шрам с разных сторон и ощупывая кожу.

— Сразу предупрежу, что в вашем случае без пересадки кожи не обойтись. Откуда будем брать, Саша?

Девушка пожала плечами. Орбелин улыбнулся.

— Для мужчин ответ однозначен, а девушки переживают за свое мягкое место. Я полностью на их стороне. Поэтому, ягодицы вам портить не будем, на спине кожа грубовата, а вот боковая поверхность грудной клетки под рукой… Вы позволите? Надо снять плащ и блузку.

Сана сняла одежду.

— Повернитесь спиной и снимите лифчик, — попросил врач. Он поднял одну ее руку, затем другую и принял решение: — Слева ни одной родинки — то, что нам надо. Можете одеваться.

Орбелин сделал пометку в медицинской карте и вернулся к пациентке, всматриваясь в ее лицо.

— Форму носа, разрез глаз менять будем?

— Зачем? — удивилась Сана.

— Чтобы усреднить ваш образ. Как я понимаю, на вашей службе особые приметы ни к чему, а глаза у вас азиатского типа. Можно сделать их шире. Согласны?

— Когда требуется, я пользуюсь очками, — сухо ответила Сана. Ей не хотелось подвергать свое лицо новым, пусть косметическим, но все-таки шрамам.

— Как скажете. Сейчас вас положат в отдельную палату, дадут лекарства, а завтра с утра приступим.

57

Трифонова не отпускало ощущение некой раздвоенности сознания. Разлад в душе начался с момента получения задания о ликвидации Вокалистки. Одна его часть подчинилась приказу, а другая — внутренне сопротивлялась. Этим болезненным состоянием он объяснял провал в памяти в решающий момент операции. Вроде бы он надавил на рубильник и обесточил дом, но совершенно не помнил, как врубил свет обратно, и почему оказался на земле без сознания. Возможно, его оглушила взрывная волна, а может, техники перестарались, и его банально шарахнуло током в момент подключения.

Еще он не помнил, как подбрасывал паспорт Вокалистки в огонь. Такой план был, и вероятно, он его выполнил, потому что, очнувшись, не обнаружил документа в кармане. Так или иначе, страшное дело сделано, и лучше обо всем забыть и жить дальше.

Но чем настойчивее он старался забыть о трагедии, тем четче вспоминал детали.

Вот он обманом подливает Вокалистке алкоголь, выпивает сам и тайком открывает газ. Форточки закрыты, в доме становится душно, смертельный газ заполняет комнаты, но никаких болезненных ощущений, кроме стыда, он пока не испытывает. Выйдя на воздух, он интенсивно дышит, прочищает легкие, и старается не думать о той, что осталась в доме. Он убеждает себя, что просто выполняет инструкции, начальству виднее, служба у него такая.