Вокруг света по меридиану

Дело было вовсе не в том, что мы якобы не обращали внимания на советы местных жителей, все заключалось в лимите времени. Мы подобрали наши запасы горючего и направились в Йоа-Хейвен — еще сто двадцать километров на восток, то есть в точку, которая лежала на полпути нашего путешествия по Северо-западному проходу.

К вечеру мы достигли Йоа-Хейвен и, шатаясь от усталости как пьяные, закрепили лодку между двумя эскимосскими посудинами. В этой узкой бухте зазимовал Нансен на своем судне «Йоа» во время эпического трехгодичного плавания по проходу впервые в истории [37].

Эскимосы предупредили нас, что лед почти наверняка уже заблокировал проливы Гумбольдта и Веллингтона на севере. Нам советовали зайти в последнее поселение перед Резольют-Беем, деревушку в устье фьорда Спенс-Бей, и там нанять «лоцмана».

Мы немедленно пустились в путь при хорошей погоде, без тумана, вдоль береговой черты острова Кинг-Вильям и шли до тех пор, пока на мысе Матесон я не взял пеленг на солнце; оттуда мы направились через пролив Рей. Очень скоро, на середине пролива, мы потеряли из виду землю, а затем миражи заплясали на горизонте; все же мы поспешили в Спенс-Бей и поздно к вечеру прибыли в уединенную эскимосскую деревушку.

У нас было отличное настроение. От этой точки мы начнем продвигаться снова на север. Правда, время утекало быстро, и предстояла скорая встреча со льдом, однако мы уже прошли на север намного дальше, чем это было возможно за один сезон даже при сносной ледовой обстановке.

Мы разместились в «гостевой хижине» на одну ночь, швырнув узлы со снаряжением в гостиной. Поскольку мы занимали, так сказать, собственное помещение, я достал комплект запасных карт из лодочного мешка Чарли, а затем устроился поудобней, чтобы почитать его дневник.

Чарли и я, мы оба, имели обыкновение прочитывать все, что бы ни попадалось нам на глаза, однако древняя поговорка гласит, что те, кто любит подслушивать, не услышат о себе ничего хорошего. То же самое можно сказать о читающих во время экспедиции чужие дневники. Будучи официальным летописцем экспедиции, я считал после нашего полярного тренировочного путешествия, что обладаю исключительным правом знакомиться с содержанием всех экспедиционных дневников, и поэтому не испытывал угрызений совести, когда принялся за дневник Чарли.

Но когда я в самом деле заглянул туда, то был потрясен. Уже вернувшись в Англию, я как-то спросил его, почему в одном месте он утверждает, что я растерялся. Он ответил — оттого, что я сам заявил это. Да, согласился я, но имел в виду только обстоятельства, сложившиеся во время двухмесячного плавания по реке, а не положение дел в целом.

Однако Чарли настаивал, будто и он не утверждает, что я относился пессимистически ко всему в целом. Он просто отметил то, о чем я сказал сам, но выразил это по-своему. Хочу ли я, чтобы он прекратил вести дневник? Нет, конечно, нет, ответил я. Мне действительно показалось, что лаконичные записи Чарли могут быть поняты превратно посторонним читателем, если таковому доведется познакомиться с ними, даже если нам самим ясно, что имеется в виду на самом деле. Однако я держал такие мысли при себе и проклинал самого себя за болезненное отношение к критике. Чарли был совершенно прав: он видел экспедицию своими глазами, я — своими; естественно и неизбежно мы толковали одни и те же события по-разному, отсюда наши дневники могли быть прочитаны и поняты другими тоже по-разному.

Армитраж в своей книге о Шеклтоне старательно избегал цитирования из дневников даже для подкрепления фактов. Он суммировал характер отношений между Скоттом, Уилсоном и Шеклтоном в общих выражениях: «Трудности совсем не обязательно облагораживают. Если сложные отношения влекут за собой самопожертвование, то они так же, с равным успехом, могут произвести на свет раздражение и враждебность. Вынужденный тесный контакт трех мужчин, пока они пробивались к высшей цели, конечно, отрицательно сказывался на их поведении по отношению друг к другу, и любой скрытый антагонизм или соперничество едва ли могли оставаться скрытыми все время».

Когда мы были на ходу, каких-либо противоречий или соперничества между мной и Чарли явно не возникало. Вероятно, потому, что вся наша энергия была направлена на то, чтобы добраться до места очередной лагерной стоянки. Только когда мы оказывались в каком-нибудь теплом местечке, располагающем к расслаблению, Чарли иногда казался мне неестественно спокойным или пребывал в мрачном настроении. Даже после семи лет, проведенных вместе, Чарли все же оставался для меня закрытой книгой. И мне следовало помнить о том, что он ведет собственные записи, фиксируя мои слова и поступки.

Две другие лодки вышли из Спенс-Бея раньше нас. Мы последовали за ними, как в конвое. Они тоже были не длинней пяти с половиной метров и имели подвесные моторы. Их экипаж составляли полицейский из Спенс-Бея и местный охотник-эскимос, обладавший несравненными знаниями этого района. Часа через два после выхода, севернее Спенс-Бея, лодки свернули в сторону и подошли к берегу. Мы легли в дрейф.