Волчьи ночи

— Знаете, это так неудобно, как бы вам сказать… — Рафаэль подумал, что замешательство гостя, вероятно, связано с тем, что кто-то остался возле колокольни, поэтому он любезно добавил: мол, если профессора кто-то сопровождает, пусть он и его пригласит в дом погреться.

— Не знаю, ну… представьте, так неожиданно… в это время… Я и так вам помешал… — возражал профессор.

— По крайней мере, хоть немного согреетесь, — прервал его Рафаэль.

— Знаю, что нужно было бы, как подобает, явиться днём…

Рафаэль подумал, что возле колокольни ожидает какая-то важная персона, которой профессор очень хочет услужить, поэтому и не решается возражать.

Он заметил, что старик очень легко одет и обут для такого холода и метели. К тому же он как-то странно прихрамывал и весь дрожал; было видно, что он едва держится на непослушных, скорее всего, промёрзших ногах.

— Ох, да ведь ещё не поздно, — попробовал улыбнуться Рафаэль.

— Так уж вышло, прошу меня извинить, так вышло, — всё ещё смущённо возражал профессор, старательно отряхивая снег с тонкого, элегантно сшитого пальто и таких же элегантных ботинок. — Я же знаю, что у меня нет должного оправдания и что нельзя нарушать покой других…

Рафаэль напрасно старался избавиться от чувства неловкости и продолжал, хотя и не очень внимательно, выслушивать эти ненужные оправдания, поскольку болезненная, уже почти зажившая рана от унижения, перенесённого на том несчастном экзамене, виной которому в значительной мере был именно этот профессор, эта рана снова заныла. Ведь именно тогда всё решилось. Раз и навсегда. Растоптали его мечты…

— Здесь сквозняк, дует со всех сторон, — сам того не желая, Рафаэль тоже принялся оправдываться, когда профессор умолк и во второй раз стал отряхивать пальто и ботинки, на которых уже не было снега. Может быть, он почувствовал боль собеседника.

— Теперь я здесь, как говорится, вроде бы официальное лицо, — продолжал Рафаэль. — Что поделаешь — священника ведь нет… Вот сюда, вот сюда заходите, здесь тепло, — он легонько притронулся к локтю профессора, указывая дорогу в комнату. — Проходите, пожалуйста, добро пожаловать… Знаете, здесь уже давно беспорядок, — он пытался быть гостеприимным, старался поддержать разговор, пока они шли по коридору, — вы ж понимаете… я знаю, да и люди тоже знают, что время сейчас трудное, священников не хватает; с другой стороны, вот так, как есть, тоже, наверное, неправильно.

— Меня к вам послали, — сокрушённо, будто бы в конце концов он должен признать свою вину, вздохнул профессор.

Что-то больно укололо Рафаэля. Как будто бы какая-то пустота пронзила его грудь и застряла там, излучая холод… Без слов, с той ненужной торопливостью, которая завладела им при этом известии, он указал профессору на стул и тоже сел за стол напротив профессора. «Выходит, вот так меня уволили, — подумал он, — выбросили за ненадобностью. Выходит, я во второй раз завалил экзамен…»

— Они написали вам, — профессор извлёк запечатанный конверт и положил его на стол.

Рафаэль торопливо схватил письмо. Он не мог совладать с собой. Не мог скрыть волнения — у него дрожали руки, когда он открывал конверт и разворачивал бумагу с официальной печатью епископской канцелярии. В нём сообщалось, что господин профессор Аазар Михник назначен в соответствии с этим предписанием хормейстером прихода Врбье, что перед ним поставлена важная задача: организовать из прихожан хор и что ему выделена постоянная квартира в церковном доме св. Урбана в Врбье. Внизу под этим сообщением была приписка, в которой говорилось об органисте и причетнике Рафаэле Медене, которого комитет епископской канцелярии за его самоотверженную и бескорыстную деятельность в сельской местности решил повысить в звании и именовать помощником вышеуказанного профессора Аазара Михника… Буквы плясали перед глазами Рафаэля, даже когда он читал сообщение во второй, а потом и в третий раз. Вслед за тем он некоторое время ошарашенно таращился на печать и подпись, а после, не отрывая взгляда от письма, спросил, что же слышно о священнике.

— Об этом мне не сообщили ничего определённого, — пожаловался профессор, — сказали только, что нужно организовать из прихожан хор и что это — с учётом нынешних обстоятельств — исключительно важная задача.

У Рафаэля несколько отлегло от сердца, когда он понял, что его не выгоняют со службы, однако так называемое повышение и назначение известного музыканта, самого профессора Михника, в это захолустье вызывало мучительное несогласие, своего рода отпор и разочарование, и он не знал, что с этим поделать.

Он подумал, что кто-то там, наверху, сотворил большую глупость. И что там, наверху, кто-то несомненный дурак.