Волчья ягода

Я вспотела сама (не хуже Доры), когда прочла все письма от начала до конца. Тем более что мне потребовалось на это всего несколько минут. Но за это время я смогла представить в полной мере весь тот ужас, который пережила Мила, лежа в постели и сгорая в медленном огне лихорадки.

Во мне боролись два чувства. Первое – жалость, второе – ненависть. Я жалела ее, как жалеют больное животное, которому пришлось перенести физические страдания, а ненавидела за то, что она вновь не вовремя появилась в моей жизни и – мало того – выбрала такой момент, когда мне и самой-то в пору писать подобные письма. Но если Миле было куда писать (до сих пор не знаю, откуда ей стал известен наш адрес, хотя, думаю, что первым ей написал Вик, эта размазня, слюнтяй; я знала, что он мучается угрызениями совести и никак не может простить себе, что послушался меня и сбежал, по сути, от Милы, даже не попрощавшись с ней и ничего не объяснив), то мне и обращаться-то за помощью было не к кому. Р., который принял бы меня любой, пусть даже прокаженной в полном смысле этого слова, и который сделал бы все возможное и невозможное, чтобы только помочь мне – погиб. Игорь – погиб. Вик – исчез, а если, не дай бог, женился, то, значит, тоже – погиб. Пол Фермин – погиб для меня. Оставался Гаэль, но у меня не было возможности позвонить ему. Вернее, я боялась звонить по этому телефону, по телефону Вика, за которым, как мне тогда казалось, еще следили.

Словом, я действительно почувствовала себя в тот вечер больной и разбитой. Остатками своего рассудка я понимала, что навряд ли ФСБ станет тратиться на прослушивание телефона Вика – у этой организации и без меня хватает хлопот. Но почему-то все-таки не позвонила в Лондон. Хотя мне стоило лишь протянуть руку и набрать вереницу знакомых до боли цифр… Значит, у меня параллельно с шизофренией развилась паранойя. Гремучая смесь, ничего не скажешь.

Я бы, наверно, задохнулась от собственных страхов и поседела в тот вечер, наполненный шумом дождя, завываньем ветра и голосами призраков, если бы не звонок в дверь, который быстро вернул меня к действительности.

Я накинула на плечи длинный халат Вика и, путаясь в его полах, направилась к двери. Сердце мое остановилось, когда я, открыв первую, железную дверь, решилась заглянуть в “глазок” второй, “кожаной”.

Но лестничная клетка была пуста. Не хватало мне только галлюцинаций."

Я замерла, прислушиваясь к звукам.

– Вик, открывай, это я… Я знаю, что ты дома, поэтому бесполезно прятаться. Я только посмотрю на тебя и уйду, обещаю. Не будет никаких сцен, ты слышишь меня? И вообще, это глупо… Я же слышала, как ты открыл дверь… Ты смотришь в “глазок” и не видишь меня? На, смотри!

И я увидела возникшую прямо перед моими глазами расплывающуюся в оптическом фокусе физиономию. Трудно было определить, красива ли женщина, явившаяся сюда, чтобы увидеть моего бывшего мужа, должно быть, поэтому я, забыв про свой страх, распахнула дверь.

– Привет, – сказала опешившая гостья, которая ну никак не ожидала увидеть вместо Вика бледную, со следами долгой болезни женщину. – Вы кто?

Ее губы улыбнулись, словно их свело судорогой.

– Вы Татьяна? – в свою очередь спросила я, разглядывая невесту Вика.

Она была высокая, стройная, с длинными волосами, покрывавшими ее плечи до уровня груди. Щеки ее разрумянились от холода и ветра, глаза – большие и карие – блестели, а рот, маленький и розовый, как недоспелая черешина, от удивления был полуоткрыт. Она была чудо как хороша.

– Да, я Татьяна, но разве мы с вами знакомы? – И тут же, не дожидаясь ответа:

– А где Вик? Вы что, его родственница?

– Проходите, – я отошла в сторону, приглашая ее войти. – Я постараюсь сейчас все объяснить”.

* * *

– Он сильно изменился за каких-нибудь полгода… Стал раздражительным и даже.., жестоким, что ли… Я его едва узнавала. Сначала я думала, что это наркотики, но потом поняла, что у него что-то с головой… Или с душой…

Они уже минут сорок сидели на кухне, пили коньяк и говорили исключительно о Вике: его бывшая жена и его будущая жена.

Появление в квартире ее жениха незнакомой женщины вызвало у импульсивной Татьяны шок. Она настолько растерялась, что была не в состоянии слышать никого, кроме себя.

– Я знала, – продолжала она в сильном волнении, – знала, что рано или поздно мы встретимся… И хотя Виктор говорил мне, что вы навряд ли вернетесь в Россию и, уж тем более, в Москву, что вам сюда, как говорится, путь заказан, но я чувствовала, понимаете, чувствовала… Только ответьте мне сразу: где Вик? Он что, все эти дни был с вами?

Анна в двух словах объяснила, каким образом она оказалась в квартире, и даже для пущей убедительности упомянула о тайнике для ключей, но все было бесполезно.

– Знаете, – продолжала Татьяна громко и раздраженно, – я во всем люблю ясность… Виктор хоть и успокаивал меня относительно вас, заверял, что у него к вам не осталось никаких чувств, но я-то знаю, что это не так… Он любит вас, и вы приехали сюда по его просьбе… Не надо, прошу вас, вот только НЕ НАДО мне ничего говорить!