Я смотрю на Лану, лежащую неподвижно на снегу, и чувствую, как от боли внутри меня все разрывается, лопаются нервные окончания, живьем горит моя плоть. Мой взгляд скользит от лица Морта к лицу Роксаны, в глазах которой читается боль и понимание того, что она ничем не может мне помочь. Я ощущаю, как гнев и отчаяние сменяются безысходностью. Я захлебываюсь каждым вздохом. Мои руки дрожат и колени подгибаются. Я не верю, что все это происходит со мной именно сейчас… когда я снова обрел ее. Когда я позволил себе любить…
Медленно опускаюсь на колени перед Ланой, глядя на нее, на ее бледную красоту, на едва заметную пульсирующую венку на шее. Иногда она вздрагивает и изгибается со стоном от боли и тогда меня самого накрывает волной ее страданий, словно у нас одна плоть на двоих.
– Посторонитесь…Доктора здесь!
И я позволяю им отстранить меня, смотрю как они суетятся, как их руки торопливо двигаются, пытаясь оказать ей помощь. Я стою рядом, бессильный и полный отчаяния, наблюдая за каждым их движением. Мое сердце бьется в унисон с каждым шепотом и звуком раздающимся вокруг нее. Я прислушиваюсь к дыханию, к сердцебиению. Все во мне кричит, требуя сделать что-то, найти способ спасти ее, но я чувствую себя безоружным перед лицом этого невидимого врага. Потом… я потом буду думать о том кто это сделал…Сейчас меня просто раздирает на куски, я ломаюсь, крошусь под тяжестью собственного бессилия.
Один из врачей подходит ко мне. Его лицо выражает глубокое сожаление. Он смиренно кланяется и целует мою руку, его глаза полны скорби.
– Ваше Величество, яд, которым отравлена императрица, смертелен. Мы не сможем найти противоядие вовремя. Он убьет ее раньше, – говорит он с трепетом в голосе.
Мое сердце стонет в отчаянии. Я чувствую, как оно каменеет.
– Моя кровь… поможет ли моя кровь? – спрашиваю я, хватаясь за последнюю соломинку надежды. Врач медленно качает головой, его взгляд полон сочувствия.
– Яд уже начал уничтожать внутренние органы. Спасти ее невозможно, – его слова звучат как приговор.
Я чувствую, как в моей душе поднимается буря ярости и безысходности. Это так жестоко, мать вашу, это настолько жестоко, что я готов истерически орать от злости, от безумия, захлестывающего меня с каждой секундой. Почему сейчас? Почему когда все только началось? Врачи молча отходят в сторону…
Я беру ее холодную руку в свои. Она кажется такой хрупкой и беззащитной. В ее лице еще остается тень той красоты и жизни, которой она излучала всего несколько часов назад.
– Прости меня, Мотылек, – шепчу я, чувствуя, как мое горло сдавливает клещами, как разъедает глаза. Мое сердце разрывается от боли и горечи.
Роксана, с величием и силой, которая всегда была ей свойственна, обнимает меня за плечи. Ее руки, крепкие и горячие, они обвивают меня, словно пытаются защитить от адской бури, которая бушует во мне. Ее голос, тихий, но полный решимости, проникает сквозь мою боль, но не приносит облегчения.
– Ты должен быть сильным, Вахид, – говорит она, ее глаза полны понимания и скорби. – Когда ты выбрал себе человека, ты должен был понимать все последствия. Любовь к смертной – это дар и испытание одновременно.
Ее слова, хоть и сказаны с любовью, звучат в моем сердце как приговор. Я знал, что Лана не вечна, что ее жизнь – лишь мгновение по сравнению с нашим долгим существованием. Но никогда не думал, что потеряю ее так скоро.
– Она не вечна, как мы, волки, – продолжает Роксана, отпуская меня и глядя прямо в глаза. – Но ее любовь, ее душа останутся с тобой навсегда. Ты должен найти в себе силы принять это и жить дальше, ради нее, ради вашего сына. Ты найдешь виновного и отомстишь…и твоя месть будет страшной. Но ради этой мести ты должен встать с колен и быть сильным, мой волк!
Морт, стоящий на заснеженной поляне позади нее делает шаг вперед. Его взгляд пронзительный и очень тяжелый, он обращается ко мне и другим присутствующим.
– Каратели уже ищут виновного в отравлении. Я обещаю, как глава Нейтралитета, виновный будет найден и жестоко наказан. Несмотря на то, что жертва смертная – она становится одной из нас, вынашивая и рожая бессмертных, – его голос звучит как обещание неумолимой справедливости. Но на хрена мне его справедливость если я разорван от боли, если она мне сейчас не нужна. Я хочу спасти свою женщину, которая стонет и извивается на снегу, то замирает обессиленная и я не перестаю слушать как бьется ее сердце.
Я смотрю то на Морта, чьи слова обещают мне хоть какое-то утешение, то на мою мать, Роксану, чья скорбь отражает мою собственную, то на Лану, лежащую на снегу. Внезапно она приоткрывает глаза и выгибается вскидывая руки.
– Вахид…Вахид…мне больно…спаси меня…любимый….спаси меня…
Реву от адских страданий и вдруг чувствую, как мое тело начинает изменяться. Это ощущение, знакомое, но всегда контролируемое, сейчас вырывается наружу без моего ведома. Каждая кость в моем теле начинает зверски болеть, моя кожа покрывается холодным потом. Я чувствую, как из меня наружу рвется моя волчья сущность, не в силах сдержать этот звериный всплеск гнева и боли.