Волчья натура. Зверь в каждом из нас

— Хрен с тобой, оставайся. — Арчи махнул рукой.

— Я пойду, — очень спокойно сообщил Генрих. — Только я помимо ножа возьму еще и огнестрелку. А ты как хочешь.

— А я — ножом. — Арчи угрюмо похлопал себя по карману. — Чтоб потом все это красненькое по телику показали. Облачайся, Генрих.

Генрих быстро сбросил одежду и натянул такие же, как у Арчи, шорты.

— Ты плавать-то хоть умеешь? — осведомился Арчи.

— Умею. Не беспокойся.

— Вижу яхту, дистанция четыре с половиной, идут на нас, — крикнул из кабины пилот.

— Снижайся, — велел ему Арчи.

Как всегда перед операцией, когда решение уже принято, пришло спокойствие и уверенность. Руки и не думали дрожать. В душе стало гулко и пусто. Она будет потом болеть, душа. Когда удовлетворенно притихнет то, что ведает в человеке пресловутым профессиональным долгом.

До чего же алчно и неистребимо оно, это что-то, ведающее в человеке профессиональным долгом…

— Снижайся… Готов, Генрих? Прыгай ногами вниз, высоты не бойся, удара о воду тоже. Смотри только не плюхнись плашмя. В воде сразу раскинь руки и всплывай. Береги уши, зальет — хана тебе, не выплывешь. На вот, шапочку натяни, как всплывешь — выбросишь.

— Спасибо, — поблагодарил холодный и невозмутимый, как скала, Генрих Штраубе. Агент Немец. Пока несостоявшийся друг и, возможно, будущий молчаливый собутыльник по заливанию спиртом саднящей человеческой совести.

— Огнестрелку сюда, в герметик.

— Спасибо, я знаю, как этим пользоваться.

— Все, ниже не получится, — донеслось из кабины. — Зачерпнуть можем…

— Ниже и не нужно. Открывайте люк…

От воды махолет отделяло метров пятнадцать. Пятиэтажный дом.

— Готов, Генрих?

— Готов.

— Давай!

Арчи хлопнул напарника по плечу. Тот натянул шапочку и пристегнул пакет с пулевиком к лямке на поясе.

Генрих на миг замер перед люком, выглянул и шагнул в пустоту.

— Удачи, — робко пожелал в спину Лутченко.

— Удачи, — эхом повторил махолетчик. Пилоты, кажется, тоже что-то пожелали.

Но Арчи уже не услышал. Он оттолкнулся и в несчетный раз за свои неполные тридцать лет жизни ухнул навстречу оглушительно синей морской глади.

Только море умеет так обнимать.

— Палыч… — У генерала Золотых, конечно же, был озабоченный голос. Озабоченный, но вместе с тем и азартный. — В «двадцать пять» есть ведь один туранец?

— Есть, — подтвердил Коршунович.

— Надо его спеленать потихоньку. Сумеете?

— Сумеем.

— Где еще есть туранцы?

— Наблюдателей мы уже заперли. Само собой, вежливо и корректно. Кстати, я закончил срочный рапорт президентскому совету, сейчас тебе принесут; подмахни и отправляй сразу.

— Понял. Как флот?

— Прут на север. Если яхта не изменит курса, они встретятся часа через четыре, где-то уже за Севастополем, наверное. Яхта плавно отклоняется к западу, потом отклонится к северо-западу. Севастополь они обойдут; смешно, но там не осталось ни единого катера, на котором их можно перехватить! Я отправил группу, они потрошат частные суда. Может, чего и найдут.

— А как наши ангелы?

— Шериф с Немцем? Только что высадились.

— Жалко старика… — вздохнул Золотых. — Всю жизнь пахал на этого психа и в итоге угодил в самый котел…

— Ты о Шадули? — спросил Коршунович. — Так сам виноват, нечего было на деньги прельщаться. Работал бы в своем университете…

— Не скажи, Палыч. Ученые — они же фанатики. Их исследования интересуют, а остальное все по боку. Исследования — это деньги. А откуда деньги берутся, разве это интересно? Ты вот происхождение каждого рубля из своего жалованья не выясняешь, нет?

Коршунович озадаченно хмыкнул; кажется, он был удивлен, что в такие горячие минуты Золотых вдруг ударился в философию.

— Ладно, давай командуй… Меня тут опять президент требует…

— Ага, Семеныч…

«Слава богу, — подумал генерал Золотых, — хоть старые коллеги иногда по-старому обращаются… А то все „господин генерал“ да „господин генерал“…»

— Эй! — закричал Арчи, вышел из воды едва ли не по пояс, взмахнул руками и снова ухнул в прохладные черноморские объятия. Генрих покачивался на волне совсем рядом. Он уже снял и выбросил шапочку; на воде Генрих держался достаточно уверенно, но все равно смешно вытягивал шею и топорщил уши. Овчар, что с него возьмешь…

«Вадим» чуть изменил курс — их явно заметили.

На руле стоял Чиков; когда яхта, описав короткую дугу, стала в левентик и паруса заполоскались по ветру, Ник де Тром бросил свободный шкерт Генриху, а Арчи в два десятка мощных гребков доплыл до кормы, влез по спущенному наспех трапу, цепляясь за релинг, и помог подтянуть Генриха. Сначала Арчи хотел шепнуть Нику и Чикову, чтобы его «не узнавали», а потом подумал: зачем?

— Братан? — Чиков не выглядел слишком удивленным. — Ты-то здесь откуда?

— Служба, братан… — печально сообщил Арчи, отряхиваясь. Во все стороны разлетелись брызги.

Генрих как раз вытаскивал из герметика пулевик, а Ник выбирал из воды мокрый шкерт.

Уголком глаза Арчи наблюдал, как из кубрика на него смотрят настороженные биологи «чирсовцы».

— Убирайте паруса, братан, — жестко велел Арчи. — И это… не отсвечивайте, ладно? Мы сейчас работать будем.