Волчья тропа

Алмагуль не могла не понимать, что отец наверняка будет против такого брака. И ее мать Гульнара тоже хороша, ничего не сообщила мужу. И что же теперь получается? Убили участкового или нет? Если убили, если выстрел Вахи был удачным, то, с одной стороны, это хорошо, это в корне пресекло намерения дочери, а у самого Наримана одним врагом стало меньше. С другой стороны, Наримана, возможно, ждут домашние разборки не самого приятного характера.

Но что гадать? Вон дом, уже рядом. Стоит только последние три шага до угла улицы сделать, и дом будет видно. А потом улицу, по которой движения никогда не бывает, перейти, открыть калитку и войти в просторный двор, где слева стоит двухэтажный дом из красного кирпича, а справа раньше стояли две теплицы. Следует только войти. И тогда все станет ясно. Эмир Нариман не из тех людей, кто откладывает неприятные события на потом, предпочитая узнавать все сразу – и хорошие новости, и неприятные.

Нариман последние три широких шага хотел сделать энергично, но уже после двух шагов увидел стоящую через дорогу большую машину со светящимися задними фонарями. Машина была высокая – микроавтобус белого цвета. Задние распашные дверцы были распахнуты, поперек шла широкая красная полоса с какой-то надписью, плохо различимой в полумраке. Эта машина заставила эмира Бацаева остановиться, поднять автомат, опустить предохранитель и передернуть затвор. После этого он без сомнений шагнул вперед и только тогда полностью разглядел машину и понял, что это «Скорая помощь». Значит, кому-то в доме стало плохо. По возрасту плохо могло стать только Джавгарат, матери, когда-то родившей на белый свет его, Наримана Бацаева. Она, скорее всего, переволновалась, ожидая сына. А он, получается, не поспешил к ней. Он, появившись в селе, пошел навещать соседний дом через дорогу.

Нариман остановился и замер, прислонившись к толстому стволу изломистого татарского клена, что рос в траве, еще не покрытой снегом. Эмир Волк всегда славился своей осторожностью в боевых действиях и поэтому даже сейчас не ринулся вперед, предпочитая сначала хладнокровно понаблюдать и только потом решиться на действия. Конечно, в молодости он вел себя иначе. В молодости он побежал бы через дорогу к машине «Скорой помощи», чтобы обнять свою престарелую мать.

Хотя он вовсе не был уверен, что машина приехала именно к матери. Боевой опыт подсказывал эмиру Бацаеву, что «Скорая помощь» могла приехать только из райцентра. Оттуда же к опорному пункту правопорядка должна была приехать вторая «Скорая помощь», ведь не факт, что «менты» погибли, а не просто ранены. Кроме того, к полиции обязательно должна была прибыть помощь из состава районного ОМОНа или СОБРа. И кто-то из полицейских, двое или трое, мог находиться внутри «Скорой помощи» вместе с ранеными. Эмир не побоялся бы вступить в схватку и с пятью «ментами», но в схватку рукопашную, без оружия. А с одним автоматным стволом против трех таких же стволов нечего ловить, кроме пули… Для «ментов» эмир отряда, который остался рядом с селом дожидаться возвращения своего командира и Абдул-Меджида, будет слишком жирной добычей. Ведь вся дальнейшая деятельность отряда Волка завязана на одном эмире и его трубке сотовой связи, через которую с ним должны связываться из Сирии. А ведь он даже трубку никому не оставил…

И он стоял, прячась за стволом дерева, и наблюдал, как сначала раскрылась калитка, потом закрылась снова, с леденящим душу скрипом открылась одна створка металлических ворот, и два человека в голубой униформе – похоже, водитель или фельдшер с санитаром – пронесли к машине носилки. Прямо перед домом стоял вкопанный в землю рядом с проезжей дорогой бетонный фонарный столб, которого не было, когда Нариман жил дома, и на столбе горел невыразительный фонарь. Но даже под его неярким светом Нариман сумел рассмотреть человека, которого уложили на носилки. Это была молодая девушка с обильно забинтованной рукой. Кровь выступила сквозь бинт, который уже успел основательно сбиться или из-за неумелого наматывания, или из-за желания девушки встать или хотя бы сесть.