– Не забудьте, что у полиции есть ваш словесный портрет. Если вас сегодня арестуют на улице, кто будет виноват? Я?
Владимир Сергеевич ничуть не смутился и махнул рукой беспечнее, чем этого можно было ожидать от человека, посвятившего жизнь такому серьезному занятию, как политический сыск.
– Сниму котелок, надену парик с кудрями. Вместо черного пальто облачусь в желтое, расправлю плечи, и ни один даже самый наблюдательный полицейский не угадает во мне того Англичанина, который объявлен в розыск. Все это пустяки, Анна Сергеевна, я вас уверяю.
Они вышли из ресторана. Снег прекратился, но вокруг громоздились внушительных размеров сугробы. Самарский огляделся в поисках извозчика.
– Сейчас мы с вами расстанемся. Вы поедете домой… У вас нет больше ко мне вопросов?
– Только тот, на который вы не ответили. Кто стрелял в мадемуазель Бланшар и в Либиха? Ведь это был один и тот же человек, не так ли?
– Думаю, да. Возможно, это как раз и есть вызванный в Берлин
– Да, – кивнула Анита. – Меня не покидало ощущение, что я присутствую на спектакле.
– Это и был спектакль. Только актеры в нем играли не ради аплодисментов.
– Но Либих! Его-то застрелили по-настоящему…
Владимир Сергеевич заметил вдалеке фигуру полицейского в форме и снял с головы котелок. Холодный ветер обдувал его обнаженную голову.
– Либиха застрелили по-настоящему, это верно. Если имеющиеся у меня сведения об этом человеке соответствуют истине, то Гельмут Либих был человеком нервным и импульсивным. Иными словами, человеком настроения. Он очень легко увлекался и так же легко разочаровывался в своих увлечениях. Думаю, нечто подобное случилось и на этот раз. Возможно, после серии убийств, совершенных сообщниками мадемуазель Бланшар, он испытал отрезвление и решил вырваться из порочного круга. В свою очередь, мадемуазель, никогда не испытывавшая к нему никаких сердечных чувств и использовавшая его только в качестве денежного мешка, предупредила друзей об опасности. Либиха требовалось немедленно устранить, пока он не успел поделиться тайнами организации с вами или с Ранке, и за дело снова взялся наш
Анита мысленно сопоставила слова Самарского со своими наблюдениями и выводами. Да, очень похоже на правду, очень.
– Откуда они знают, что Либих ничего не успел мне рассказать?
– Вполне вероятно, что вместе с ним должны были убить и вас. Если бы вы стояли рядом с ним, одна-две пули могли быть пущены и в вас… Хотите совет, Анна Сергеевна? – Самарский кашлянул и снова нахлобучил котелок на голову. – Соблюдайте осторожность. Эти господа доказали, что убийство для них – хорошо отработанное и привычное действо. Они не остановятся ни перед чем.
– Вы советуете мне нанять охрану и сидеть дома?
– Во всяком случае, не выходить за порог без уважительного повода.
– Я сегодня и не собиралась никуда выходить. Вы меня вытащили.
Владимир Сергеевич сделал вид, что не расслышал последней реплики, и подозвал проезжавшего мимо извозчика. Экипаж остановился, Самарский распахнул дверцу.
– Езжайте в полицию, а потом сразу домой. Не рискуйте понапрасну. Обещаете?
– Позвольте мне самостоятельно распоряжаться моим свободным временем, – ответила Анита, ступив на подножку. – До свидания. Надеюсь, мы еще увидимся.
– Я тоже надеюсь, – проговорил он, едва ли поняв, какой смысл она вложила в свою заключительную фразу.
Аните повезло: Ранке был у себя в кабинете. Рассказ о готовящемся взрыве в Аллее тополей не вызвал у него недоверия – вероятность подобного происшествия вполне состыковывалась с его собственными умозаключениями.
– Я уже говорил начальству, что следовало бы запретить это сборище. Если бы к моему мнению кто-нибудь прислушивался… – Ранке махнул рукой. – Ладно, что теперь причитать. Я собирался отправить завтра в Аллею человек десять полицейских, но теперь вижу, что десяти маловато. Придется просить помощи и перебрасывать людей с других участков.
– Только помните, что они должны присутствовать в толпе незаметно, ничем не отличаясь от остальных прихожан. От этого зависит успех операции.