Волчий камень

Меры были известные, и Новосельцев перечислял их без запинки. Константин Павлович слушал помощника с отрешенным лицом, а когда генерал умолк, вышел из-за стола и, засопев своим круглым, по-павловски вздернутым носом, произнес:

– На усобицу меня толкаешь? Хочешь, чтобы я подданных государевых в штыки? Нет уж! Никакой стрельбы не будет. Войска, какие есть, из Варшавы вывести сей же час.

– Ваше выс…

– Молчи! Бойни не допущу. Я с поляками пятнадцать лет душа в душу живу, их интересы отстаиваю. Не за что им на меня обиду держать, понял?

– Понял, ваше высочество, – выдавил Новосельцев. – Только есть у меня сведения…

– Вот что, Василий Панкратьевич, сильно смахивают твои сведения на провокацию. И смысл этой провокации в том, чтобы заставить нас сделать ход первыми – начать аресты, учинить погромы. Тогда-то и будет повод для мятежа.

Великий князь сел за стол и придвинул к себе чернильный прибор. По лицу его было видно, что решение он уже принял – окончательное и беспово-ротное.

– Никаких арестов. Никакой стрельбы. Будем ждать. Авось пронесет. Верю: поляки не осмелятся пойти на меня войной.

Так он сказал тогда и совершил страшную ошибку. Поляки осмелились – подняли в Варшаве вооруженное восстание. К Бельведерскому дворцу стали стекаться отряды бунтовщиков, Константин Павлович видел их из окон. Кольцо вокруг резиденции русского наместника стягивалось, а он все никак не мог поверить, что происходящее не грезится ему в кошмарном сне.

Накануне из Петербурга прибыл нарочный с пакетом от императора. Николай требовал доложить обстановку, спрашивал, не нужна ли помощь. Константин Павлович, поколебавшись, отписал брату, что помощь не требуется, все в порядке и лучше было бы понапрасну не трепать полякам нервы – пошумят и успокоятся. Великий князь понимал, что Николаю сейчас не до Польши – Россию в буквальном смысле лихорадило: началась холерная эпидемия, от которой погибли уже десятки тысяч человек. В народе распространились слухи, будто это лекари по злому умыслу сеют заразу. Еще летом Константин Павлович узнал, что в Севастополе при попытке выселить людей в карантинные лагеря взбунтовались матросы и мастеровые, был убит военный губернатор. Теперь же императорский курьер принес весть о том, что связанные с холерой беспорядки вспыхнули в Поволжье. В Тамбове пятитысячная толпа мещан разгромила больницу и захватила губернатора.

В стране, разгороженной карантинными кордонами, воцарилась атмосфера, близкая к панической. А тут еще и Польша! Нет, Константин Павлович считал себя не вправе отвлекать внимание императора на варшавские волнения и очень надеялся, что они утихнут сами собой.

Надеждам не суждено было оправдаться. Днем 17 ноября в залу Бельведерского дворца ворвался растрепанный Новосельцев.

– Ваше… – проговорил он, задыхаясь, и рванул ворот мундира. – Ваше высочество, вам надо немедленно скрыться!

– Скрыться? – переспросил Константин Павлович, и в груди заныло от нехорошего предчувствия. – Куда скрыться? Зачем?

– Сейчас они будут здесь. Дворец окружен. Если не хотите попасть в плен – бегите!

Генерал говорил прямо, отбросив придворную дипломатию. До великого князя наконец дошло, что святая вера в польскую лояльность пошла прахом.

– Они все-таки посмели… – прошептал он, прижавшись лбом к холодному витражному стеклу. – Как же так? За что?

– Некогда разбираться, ваше высочество. Бежим! Слышите? Они уже на лестнице!

Через распахнутые парадные двери в зал проник тяжелый топот многочисленных ног. Судя по звукам, по лестнице поднимался целый отряд. Константин Павлович схватился за висевший у пояса пистолет.

– Не отобьемся! – замотал головой Новосельцев. – Там толпа, и все вооружены. Бежим через заднюю дверь! У черного хода мои люди.

Вдвоем они выбежали из зала, генерал запер дверь снаружи. Константин Павлович, на счету которого было участие в Итальянском и Швейцарском походах Суворова и во всех антинаполеоновских войнах, не испытывал страха, но никак не мог избавиться от растерянности и досады.

– Николай… сволочь! – произнес он сквозь зубы, спускаясь вслед за Новосельцевым по черной лестнице, и громко выматерился.

Новосельцев пропустил слова начальника мимо ушей – во-первых, момент был такой, что с уст могло сорваться что угодно, а во-вторых, Константин Павлович при нем нередко отпускал крепкую ругань по адресу самых высоких особ императорского двора. Подобные вольности водились за великим князем с детства, когда он слыл крайне дерзким ребенком. Правда, государя Константин Павлович не ругал при посторонних никогда. Знать, допекло…