Волчий паспорт

Александр Рудольфович полурасслышал их перешептывания и нахмурился. Ему доставляло удовольствие выигрывать, но у выигрыша была одна неизбежная сторона, которая ему никогда не нравилась — проигрыш других.

— Покорнейше прошу вас выйти, — выручил Александр Рудольфович несчастного бухгалтера. — Нам с Виталием Севастьяновичем надо поговорить с глазу на глаз.

А когда они остались вдвоем, Александр Рудольфович сгреб все выигранные деньги на середину стола.

— Давайте прекратим игру. Скажите по-честному — сколько здесь ваших денег, а сколько казенных? Я возьму только ваши собственные, а все остальные верните туда, откуда вы их взяли…

— Когда-то в прежней жизни я был офицером. Вы знаете, что такое офицерская честь? Впрочем, вам, нынешним молодым, это трудно понять… — резко бросил начальник станции.

— Мой любимый поэт — Лермонтов, — пожал плечами Александр Рудольфович.

«Может, я не прав насчет всех молодых… Становлюсь брюзгой… Этот москвич, конечно, павлин — любит хвост распустить, но в достоинстве ему не откажешь. А как обстоят дела с моим достоинством?» — подумал начальник станции. Вдруг ему отчего-то стало холодно.

Он поднял голову и увидел в окне, за которым вставал июльский рассвет, снежинки, медленно опускающиеся на шишаки красноармейцев, ведущих по байкальскому льду адмирала Колчака и не бросившего его прапорщика. Они остановились возле проруби. Колчак открыл серебряный портсигар, взял одну папиросу себе, другую дал прапорщику.

Они закурили. Колчак щелкнул портсигаром, закрывая его, и протянул одному из красноармейцев.

— На память, — сказал он.

Папиросы были душистые, асмоловские, но, казалось, горели слишком быстро. Снежинки, падая на жемчужные столбики стремительно нараставшего пепла, чуть шипели. Колчак и прапорщик обнялись.

— Мы готовы, — сказал адмирал красноармейцам…

Начальник станции никогда не видел, как это на самом деле происходило. Может быть, это была только легенда, а все случилось гораздо грязней и проще.

— И прах наш с строгостью судьи и гражданина… — подумал вслух начальник станции.

— Потомок оскорбит презрительным стихом… — продолжил Александр Рудольфович.

— Насмешкой горькою обманутого сына… Это уж не вашей ли насмешкой надо мной, Александр Рудольфович? — криво усмехнулся начальник станции. — А «над промотавшимся отцом» — это мне не в бровь, а в глаз. Между прочим, когда я тоже пописывал, у меня был сатирический опус «О вкусной и здоровой теше», которая была женщиной страстной во всех своих увлечениях, в том числе и в картах. Там, между прочим, были такие строчки:

«Свой проигрыш назад у тещи взять?

Я лучше застрелюсь!» — воскликнул зять.

Так что не могу я принять свой проигрыш вам из ваших же рук, Александр Рудольфович. Дело не в том, что вы меня будете презирать, а в том, что я сам себя после этого запрезираю. Вот так-то… Идите-ка к вашей жене. Может, у вас уже сын родился…

— Почему именно сын, а не дочь?

— Ну, вам же хочется сына, значит, сын и будет… Вы же везучий… Пусть и ваш сын будет такой же… Кому-то же должно везти в нашей невезучей России. Да вы не глядите на меня такими сострадающими некрасовскими глазами. Вот видите — я уже улыбаюсь…

Когда Александр Рудольфович с рюкзаком, набитым выигранными деньгами, пересекал вокзальную площадь, навстречу ему от родильного дома, радостно размахивая руками, выбежала пожилая нянечка, теряя на ходу стоптанные шлепанцы:

— Ляксандр Рудович, Ляксандр Рудович, — сын!

И одновременно с криком новорожденного, как всегда в шесть утра, раздался мощный деповский гудок. Александр Рудольфович, к счастью для него, не заметил, что ревом этого гудка утро последнего года первой пятилетки заглушило выстрел в кабинете начальника станции, застрелившегося из старого «смит-вессона». Кто знает, может, этот пистолет был подарком адмирала Колчака…

Крик ребенка, гудок, выстрел — так началась моя жизнь.

Это самоубийство от Александра Рудольфовича пытались скрыть, но станция была слишком маленькая…

…Отец рассказал мне эту историю, когда мне было тоже двадцать два года и я тоже ночи напролет играл в карты на деньги — в очко, покер, преферанс, кинг, даже в «веришь-не веришь», и мне тоже чертовски везло.

В Если играешь в карты с плохими людьми, их не жалко обыгрывать, — сказал отец. — Но от постоянного общения с подлецами становишься таким же, как они. С друзьями играть нельзя, потому что, выигрывая, их теряешь. С малознакомыми людьми тоже играть не стоит — помни про начальника станции.

С тех пор я никогда не играю в карты на деньги.

2. Хрустальный шар прадедушки Вильгельма

Верю в силу природы: были и будут роды, множиться будут народы, гибнуть — душой уроды.

Джумбер Беташвили