Волчий паспорт

‘Россия — особая страна решительно во всех отношениях, даже под углом ее поэтического облика. Вот уже двести лет во все времена русскую поэзию представляет один великий поэт. Так было в восемнадцатом веке, в девятнадцатом и нашем двадцатом. Только у этого поэта разные имена… И это неразрывная цепь. Вдумаемся в последовательность. Державин-Пушкин-Лермонтов-Некрасов-Блок-Маяковский-Ахматова-Евтушенко. Это единственный Великий поэт с разными лицами. Такова поэтическая судьба России.

Е. Рейн. 12 августа 1997

Сегодня очень модно поносить шестидесятников. Иногда это уже напоминает организованную травлю. Немало тявкает мелкотравчатая бездарь и на Евгения Евтушенко… Однажды Олег Целков, рассматривая какой-то каталог, сказал мне: «Художником и мастером является каждый, кто хоть одну прекрасную картину в жизни написал». Если бы Евгений Евтушенко написал один лишь «Бабий Яр», то одного этого было бы достаточно, чтобы причислить его к Мастерам. А ведь творчество Евтушенко необъятно. Вспоминаю свой разговор в Париже с Володей Высоцким. С каким трепетом и восхищением произнес он слово «Мастер», говоря о поэзии Евтушенко. Громадный многогранный Мастер, со сложным творчеством и не менее сложной судьбой. Могиканин. Увы, один из последних

М. Шемякин. 28 октября 1997

На сцене на фоне восстановленных панно Марка Шагала царил Евгений Евтушенко, преисполненный сознания собственной уместности на данном мероприятии. Сразу вспомнились строки — Ты Евгений, я Евгений. Ты не гений — я не гений…»

Ю. Немцова. Евтушенко, как главный еврей России.,

«Новые известия», 10 января 1998

50 лет назад в Минске под колесами грузовика погиб замечательный артист нашего столетия Соломон Михоэлс. Лишь много лет спустя выяснилось, что смерть не была случайной. Генералиссимус «позаботился». На минувшей неделе открытие «Фестиваля памяти Михоэлса» отметила газета «Новые Известия». Отметила так, что невольно пришла в голову мысль: колонна грузовиков, один из которых сбил Михоэлса 50 лет назад, стоит «пол парами» в теплом гараже и ждет своего часа… Словом, очень не нравится Евтушенко «Новым Известиям». Что же касается его «уместности на данном мероприятии», то, надо понимать, Куняев или Ганичев были бы уместнее. Между тем даже молодой газете уместно знать: Евгений Евтушенко был первым и долгое время оставался единственным советским поэтом, выступившим своей знаменитой поэмой «Бабий Яр» против разномастных антисемитов — от черносотенцев до наци. И если кто-то из современных русских поэтов имеет право своего действа на открытии фестиваля памяти Михоэлса, то в первую очередь — Евтушенко.

М. Дейч. Грузовик для Евтушенко. Журналисты записываются

в «Черную сотню».

«Московский комсомолец», 12 января 1998

Уместно напомнить — «Бабий Яр» был написан им (Евтушенко. — Сост.)

в неюбилейных условиях, авто время, когда большинство литераторов к этой теме и близко не подходили. А с какой яростью вцепилась тогда в Евтушенко советская пресса за то, что он вспомнил о трагедии еврейского народа во время второй мировой войны. На фестивале памяти Михоэлса Юлии Немцовой он кажется неуместным. Вы чувствуете в заметке какой-то душок, что-то липнущее к пальцам?

И. Дементьева. «Новые Известия» открыли главного еврея России.

«Общая газета», 12 января 1998

Никто другой в сегодняшней России не мог бы с такой полнотой и определенностью высказываться о Солженицыне, как это удалось Вам. О нем брюзжат, над ним хихикают, одни — злорадно, другие — с усталым сочувствием, но чувства восхищения подвигом духа и силой правды, которой дышит Ваша поэма в прозе о нем, в нынешнем российском обществе — нет… Тем дороже и важнее Ваше слово.

А. Анфиногенов. Из письма. 16 апреля 1998

Евгений Евтушенко — поэт. Это знают все. О себе как о человеке он лучше всех сказал сам: «Я разный. Я натруженный и праздный…» Однако как друг он всегда был верным и никогда не был «разным».

Приведу только три примера. На идеологическом судилище, где меня топтал Хрущев, он единственный отважно выступил в мою защиту. Его недоброжелатели говорили: «Ишь какой хитрый… знал, что это понравится Хрущеву*. Зал был набит царедворцами и опытными интриганами. Но там были не только мои враги, но и мои друзья. Почему же ни один не выступил в мою защиту? Да просто-напросто не хватило смелости! А у Жени хватило.

Второй пример. В те времена меня никогда еще не выпускали за границу — я был глубоко невыездным. Он через Добрицу Чосича и Оскара Давичо, югославских писателей, добился того, что меня были вынуждены выпустить, и я поехал в Югославию благодаря его упорству.

Третье. Когда меня «выдворили* из СССР, моя мама хотела приехать ко мне и в течение 7 лет обивала пороги всех инстанций, брошенная всеми. Евтушенко вмешался, написал письмо Андропову, которое и решило мамину судьбу. Ей сейчас 94 года, и то, что она со мной, продлило ее жизнь, за что я благодарен Жене.